ночь глядя!
— Да, конечно, — кивнула Джакоба.
— Так я пойду скажу Вилли, что вы едете с ним.
Почтальон спустился по ступенькам и пошел к калитке; там он обернулся и помахал девушке рукой.
Она знала, почтальон расскажет всей деревне, что ей пришел ответ из Лондона. И действительно, во второй половине дня в «Мезонины» явились несколько женщин, чтобы пожелать ей удачи. Они хотели своими глазами увидеть письмо. Но трогательнее всего было то, что каждая принесла небольшой подарок.
Одна женщина вручила ей носовой платок. Сама она получила его на Рождество, но решила, что он слишком маленький и тонкий, чтобы им пользоваться.
Вторая подарила вязаный шарф — на случай, если в этой «шотландской глуши» окажется холодно. От третьей девушке достался талисман, который оберегал дарительницу с детства. Она не сомневалась, что именно благодаря своему талисману обрела хорошего мужа и троих здоровых ребятишек.
Все были так добры, что растрогали Джакобу до слез.
Когда гостьи ушли, она поднялась наверх — решить, что надеть в дорогу. Ее отец сказал бы, что первое впечатление играет очень важную роль. Джакоба долго не могла выбрать между платьем матери — немного старомодным — и своим собственным. Дорожное платье матери, темно- синее, с коротким жакетом поверх красивой блузки и юбкой, по низу отделанной воланом с тесьмой, было пошито из добротной материи; над ним трудилась дорогая портниха из Ворчестера.
Поразмыслив, Джакоба остановилась на этом костюме, и не подозревая, что в нем ее кожа кажется особенно прозрачной, а червонные отблески в волосах еще больше подчеркивают ее очарование.
К костюму прилагалась простая и элегантная шляпка.
Не без труда Джакоба отыскала пару приличных перчаток.
«Если я оденусь слишком хорошо, то могут решить, будто я чересчур легкомысленна», — подумала она утром, готовясь к отъезду.
Но ей было трудно заставить себя надеть что-нибудь другое.
Фермер отнес сундуки вниз.
Только тогда Джакоба вдруг осознала, что прощается со своим домом!
Прощается со всем, что было ее жизнью в течение всех девятнадцати лет. Поддавшись внезапному движению души, она стремительно взбежала наверх, в спальню матери.
Некогда это была очень уютная комната, с большой белой двуспальной кроватью, завешанной белым муслиновым пологом. На окнах висели светлые занавески с нежным узором.
Теперь вся обстановка была продана, включая большой белый туалетный столик и умывальник с беломраморным верхом. Однако на секунду Джакобе показалось, будто мать сидит на кровати и приветливо ей улыбается.
— Прощай, мама! — прошептала она.
И вдруг она ясно поняла, — словно кто-то свыше сказал ей это, — что прощаться не надо. Ее мама по-прежнему рядом с ней, чтобы помогать и оберегать от бед.
Еще на несколько долгих секунд Джакоба задержалась в дверях. Она ощутила запах фиалок: именно такими духами всегда пользовалась мама. Почувствовала она и запах сухих духов, он всегда исходил из вазы, которая стояла на подоконнике.
На глаза навернулись слезы, девушка всхлипнула и побежала вниз по лестнице.
Билли Хоки как раз ставил ее сундуки на повозку; они кое-как приютились вместе с цыплятами и яйцами. Джакоба села рядом с фермером, и молодая лошадка устремилась через ворота «Мезонинов» на дорогу.
Многие жители деревни вышли на улицу, чтобы помахать Джакобе, и кричали ей вслед:
— Счастливо!
— Помогай вам Бог!
— Возвращайтесь скорее!
Когда повозка выехала из деревни, тронутая их вниманием девушка вытирала слезы.
— Ну не горюйте так, мисс Джакоба! — сказал фермер. — Если в этой Шотландии вам будет плохо, возвращайтесь домой.
— А если я вернусь… куда я пойду?
— Что-нибудь придумаем. Уж лучше поставить палатку в саду, лишь бы оставаться с теми, кого любите.
От его добрых слов Джакобе стало еще труднее справляться со слезами.
Она смогла успокоиться, только когда они подъехали к Ворчестеру. Вилли Хоки высадил ее у вокзала и занес туда сундуки, а она горячо его поблагодарила.
На прощание фермер сказал ей:
— Ну, берегите себя и не попадайте ни в какие переделки.
— Я буду стараться! — промолвила Джакоба.
— И не доверяйте каждому встречному, — добавил он. — Люди бывают разные. Некоторые — просто никудышные, чего бы они вам о себе ни плели!
— Я буду осторожна, — заверила его Джакоба.
Фермер уехал, а она вышла на платформу, и вдруг на нее навалился страх.
Девушка никогда не путешествовала одна, всего два или три раза ездила на поезде с отцом. Да и проехать надо было совсем немного— они всегда оставались в пределах графства. Теперь же она не могла не вспомнить, что именно поезд послужил причиной гибели отца и крушения всей ее жизни.
«Может, я вообще не доберусь до Лондона», — подумала она, но сразу же одернула себя.
В газетах, где описывалась гибель ее отца и дяди, отмечалось, что серьезные происшествия на железных дорогах случаются крайне редко.
Однако, когда на станцию, тяжело пыхтя, въехал поезд, Джакобе он показался огромным и страшным зверем. Больше всего ей хотелось убежать, она уже решила, что сможет найти какую-нибудь другую работу.
Но тут, заметив испуганную девушку, стоявшую с потерянным видом, к ней подошел добродушный носильщик и спросил:
— Вы одна, мисс?
— Д-да… одна.
— Я отыщу вам место, — пообещал он. — Вам лучше подойдет купе «Только для дам».
— Ах да, будьте так добры! — согласилась Джакоба.
Он открыл ей дверь купе и, когда она села, сказал:
— Я отнесу ваши сундуки в багажный вагон.
Джакоба поняла, что надо дать носильщику чаевые, и, открыв кошелек, протянула ему шесть пенсов. Он так горячо и долго ее благодарил, что она подумала, не проявила ли излишнюю щедрость. «Мне надо бережнее относиться к деньгам и не забывать, что сказал мистер Браунлоу».
Она устроилась на угловом сиденье, заметив, что, кроме нее, в купе находятся еще две женщины. У одной была большая корзинка, завязанная клетчатым платком. Только тут Джакоба сообразила, что ей следовало взять с собой еду для ленча. Прежде ей это и в голову не приходило, а ведь она ушла из дома так рано — едва успела выпить чашку чая!
Теперь в Лондон она попадет, сильно проголодавшись.
«Как глупо было не подумать о еде!» — вздохнула она.
Из рассказов отца она знала, что по пути поезд делает несколько продолжительных остановок. На станции она может купить что-нибудь поесть. Но она сразу же укорила себя за это, ибо такую роскошь позволить себе не могла.
Проводник дал свисток, и поезд тронулся. Джакоба приветливо помахала рукой носильщику, который помог ей сесть в вагон. Утешало лишь то, что она получит удовольствие от первого в ее жизни длительного путешествия.
Теперь она переезжает из мира, который знала и любила в течение девятнадцати лет, в новый,
