— Боюсь, я не смогу сегодня приехать к ланчу.
— Это совсем плохо, — легко сказала она. — Кажется, наш медовый месяц идет к быстрому концу.
В этот момент Билли прибежал из сада.
— А у меня есть велосипед, — крикнул он, увидев Карлотту. — Мой собственный. Ты поможешь мне кататься на нем?
— Ты не должен надоедать, Билли, — строго сказал Норман. — Позже придет Джексон и поможет тебе, поиграй где-нибудь и не мешай.
Билли подбежал к Норману и просунул в его руку свою маленькую ручонку.
— Я буду очень хожошим.
Норман посмотрел на обращенное к нему маленькое оживленное личико.
— Молодец, — похвалил он. — Доктор Мэтьюс придет повидаться с тобой.
— Он заберет меня? — внезапно спросил Билли.
Карлотта увидела, как его рука сжала руку Нормана. Воцарилось молчание.
— Ты хочешь уехать? — медленно спросил Норман.
Билли покачал головой.
— Я хочу к маме. Но я не хочу уезжать. А мама может приехать и посмотреть на мой велосипед?
— Боюсь, что нет, — ответил Норман.
— Можно мне остаться здесь еще немного? — спросил Билли, — и поиграть с моим велосипедом? Пожалуйста, скажи «да».
— Я поговорю об этом с доктором Мэтьюсом, — пообещал Норман.
Он повернулся к Карлотте.
— Я позвоню ему, когда приеду в офис, — сказал он. — Мальчик может остаться, по крайней мере, еще на одну ночь. Ты скажешь экономке?
— Конечно, — ответила Карлотта.
— Ты поедешь смотреть, как делают машины? — спросил Билли.
— Да, — ответил Норман.
— Можно мне поехать с тобой?
— Боюсь, нет.
— Ты же обещал, — сказал с упреком Билли.
— Если он обещал, — прервала его Карлотта, — значит, должен сдержать обещание. Мы с тобой поедем сегодня смотреть, как делают машины. Мы будем там в три часа.
Она говорила с вызовом, и Норман знал, что она приняла такое решение только для того, чтобы досадить ему. Он вежливо принял ее предложение.
— Буду ждать вас обоих, — сказал он и пошел к машине.
Билли с энтузиазмом махал ему рукой, но Карлотта неподвижно стояла на ступеньках у двери, наблюдая, как он уходит. Когда машина исчезла, она со вздохом повернулась к дому.
— Пойдем посмотрим пруд, — настойчиво сказал Билли. — Там рыбка, красная рыбка. Я сам видел.
Карлотта позволила ему взять себя за руку и повести к пруду, где среди лилий плавали золотые рыбки.
— Правда они красивые? — сказал Билли.
— Они называются золотыми рыбками, — объяснила ему Карлотта.
— Они сделаны из настоящего золота? — с благоговением спросил Билли.
— О нет, — засмеялась Карлотта. — Это настоящие рыбки, которых ты иногда ешь за завтраком.
— Они слишком красивы, чтобы их есть, — решительно сказал Билли, наклоняясь к ним.
Карлотта посмотрела на его маленькую крепкую фигурку в красном пуловере, который одолжили у сына лавочника, на его светлые волосы, блестевшие на солнце. Она думала, что может быть уже завтра утром его отвезут в приют и посадят в один ряд с тысячами других мальчиков, за которыми присматривают и хорошо к ним относятся, но которые лишены домашнего тепла и любви родителей.
«Может быть, Норман был похож на этого мальчика, — подумала она. — И, возможно, Билли пробьется в этом мире, как и он, одержит большую победу».
Она думала о том, как Магда воспитывала ее, как она заменила ей мать, как она и Леолия любили и понимали ее.
«Бедный маленький Билли,» — подумала она. У нее мелькнула мысль отвезти его к Магде и Леолии и попросить их присмотреть за ним. Но они были слишком стары. И они не могли бы ухаживать за ребенком, как это было двадцать лет назад. Теперь им нужно было вязанье, карты и кошки перед камином.
— Пойдем, покажи мне весь сад, — сказала она Билли. Она протянула ему руку. «Я хотела бы, чтобы он был моим сыном», — подумала она.
Глава двадцать третья
Шум машин, жужжание колес, движение и сила стали заставили Карлотту задохнуться и остановиться от изумления — чужая в новом мире. Она никогда не бывала на фабриках и не представляла, что ее ожидает и уж, конечно, не то, что увидела. При всем хаосе скрежета и фантастичности окружающей обстановки, главное, что потрясло Карлотту, — это новая сторона характера человека, которому все это принадлежало. Она никогда не представляла Нормана среди рабочих. Это был не тот Норман, которого она знала вежливым и почтительным в Лондоне, не муж, проявивший властность и большую выдержку за дни их совместной жизни. Это был человек действия, от которого зависело очень многое и который был уверен в себе.
Яркое воображение Карлотты помогло ей понять Нормана, когда она его увидела таким, как сейчас, а не тем, каким он появился в ее собственном мире, — чужим и нерешительным.
У него была другая линия плеч, другой взгляд и другая манера говорить. Она наблюдала за ним с изумлением, когда они обходили фабрику. Впервые в жизни она почувствовала себя маленькой и незначительной. Билли крепко держал ее за руку, но она почти не слышала слов ребенка. Она слушала только Нормана.
Он ничего необычного не говорил и не делал.
Он превратился в вежливого гида, разрешив Билли развлекаться с машинами поменьше, иногда обращаясь к людям, мимо которых он проходил или разговаривая с мастером цеха, но каждое его движение, каждое его слово было для Карлотты откровением.
Когда она с Билли возвращалась в Пэддокс в машине, ей казалось, что внутренний голос повторяет вновь и вновь: «Смотри, что ты потеряла, смотри, что ты потеряла». Шум станков говорил ей то же самое, так же, как и деловой ритм всего штата конторы и цехов, через которые они проходили. Она чувствовала себя глупой, подтвердившей старую пословицу о тени и действительности: что имеем, не храним, потерявши — плачем.
Она сидела молча. Билли теребил ее за руку, стараясь привлечь внимание.
— Ты испугалась больших машин? — спросил он.
— Нет, я не испугалась, а ты? — ответила Карлотта.
— Конечно, нет, — с презрением ответил Билли. — Я мальчик, а мальчики ничего не боятся. Но я подумал, что ты немного испугалась.
Карлотта догадалась, что ребенок, должно быть, почувствовал дрожь ее рук, и поняла, что, несмотря на сдерживаемые чувства, ее охватило огромное желание выплакаться. Никогда раньше она так ясно не видела, как трудно будет разрушить барьер, который своими неосторожными словами она воздвигла между собой и Норманом.
Там, на фабрике, она поняла, что кроме любви мужчины к женщине их ничто не объединяет, они на разных полюсах. Она видела свою легкомысленную, бесполезную жизнь, условности, казавшиеся ей важными, тщеславие, которое было таким мелким — всего понемногу. По сравнению с жизнью Нормана все
