это казалось ей глупым и незначительным. Его работа была реальностью, ее — игрой и не стоила ни одной минуты того времени, которое она на нее тратила. Карлотта была застенчива и поэтому во всем, что она делала, доходила до крайностей. Сейчас она чуть ли не пресмыкалась вместе с низвергнутыми ею идолами.
— Я устала, Билли, — сказала она, как будто извиняясь, что не отвечает на его вопросы, которые она вообще не слышала.
— Когда мама устает, я веду себя очень тихо, — ответил он. — Сейчас я тоже не буду шуметь.
Она обняла его и прижала к себе.
— Ты очень славный, — сказала она. — Хочешь, я расскажу тебе что-нибудь?
Он восторженно приветствовал эту идею, и Карлотта старалась вспомнить какую-нибудь волнующую историю, чтобы развлечь его по дороге домой.
В Пэддоксе ее ожидало письмо. Она нашла его в холле и решила, что оно от Магды или Леолии, но к ее удивлению почерк не был знаком. Она быстро открыла его и посмотрела на подпись. Письмо написала Хани. Оно начиналось без предисловия в стремительной, порывистой манере, характерной для Хани.
Карлотта читала письмо с улыбкой. Она была в восторге, что Хани получила возможность показать себя в кино. Она, вероятно, будет иметь успех. Она хорошая актриса, и, кроме того, у нее внешность, подходящая для экрана. Несколько недель тому назад, подумала Карлотта, ее бы тоже взбудоражила возможность поехать в Голливуд.
Ее приглашали в английские фильмы и пробы были удачны. Но она так и не заключила ни одного контракта, в основном потому, что было неразумно тратить столько времени за такие мизерные деньги.
— Я пошлю ей телеграмму, — решила Карлотта. Она подошла к телефону и подняла трубку.
Когда она вернулась, чай был готов и Билли ожидал у стола, восторженно глядя на блюдо с пирожными.
— Пирожные! — сказал он, когда Карлотта вошла. — У нас гости?
— Очень мало, только ты и я, — сказала она. — Но это неважно, нам больше достанется.
Она налила себе чаю, а Билли дала чашку с молоком. Она пыталась чем-нибудь занять ребенка, но мысли ее все время витали вокруг Нормана, большой фабрики, работающей день и ночь, и бесконечного потока машин и самолетов. Совершенно неожиданно ее глаза наполнились слезами, и прежде чем она смогла скрыть их, они покатились по щекам. Билли поднялся со своего места за столом.
— Тебе больно? — спросил он.
Карлотта покачала головой.
— Я очень глупая, — ответила она.
Он приблизился к ней, внезапно обхватил ручонками ее шею и прижался лицом к ее лицу.
— Не плачь, — прошептал он. — Где у тебя болит?
Карлотта улыбнулась сквозь слезы.
— Да, — сказала она, — мне очень больно, и я не знаю, что мне делать.
— Надо принять лекарство, — серьезно посоветовал Билли.
— Боюсь, что лекарство мне не поможет, — ответила Карлотта.
Он посмотрел на нее.
— Это должно быть очень сильная боль.
— Да, — сказала Карлотта. — Заканчивай свой чай, дорогой. Я пойду наверх.
Она вышла из комнаты, по широкой лестнице вбежала в свою спальню и закрыла дверь.
Отчаяние волна за волной охватывало ее, ломая ее сопротивление и приводя в какое-то странное оцепенение. Ей казалось, что она смотрит в свое сердце и видит там только страдание и пустоту, без единого луча надежды. «Что же делать?» — спрашивала она себя. Уверенность в том, что ее очарование и красота преодолеют все препятствия, была утрачена. Норман не казался ей больше человеком, любящим ее и недостойным особого внимания. Она видела, что в нем было то, чего не доставало ей. В сравнении с ним она была пуста и ничтожна.
«Я нанесла ему удар, я ранила его, намеренно причинила ему боль», — говорила она себе. Громко повторяя эти слова, она ходила по комнате, чувствуя, что стены давят на нее, пленницу без единого шанса на спасение.
Ей хотелось сейчас же уехать в Лондон, броситься к Магде и рассказать ей о том, что произошло, но чувство стыда не позволяло ей никому, даже Магде, рассказать о том, как она вела себя с Норманом. Ей вспомнились слова приемной матери в день свадьбы. Она видела Магду в своей комнате после свадебной церемонии. Она видела грусть на ее лице и слушала ее умоляющий голос. И не обратила на это внимания. Она ожесточила свое сердце и умышленно позволила злобе и несправедливости ослепить себя, и не видела ничего, кроме своей нелепой любви к Гектору.
Какой дурой она была, абсолютно сумасшедшей дурой! И вот результат.
Замужество, которое не было замужеством, муж, который презирает и ненавидит ее, и кто может упрекнуть его? Прошло много времени. Карлотта переоделась, напудрила лицо и спустилась вниз. Норман приехал домой с фабрики и играл с Билли. Он привез ему миниатюрный поезд и рельсы. Теперь они раскладывали их в большой гостиной на паркетном полу. Некоторое время Карлотта стояла в дверях, глядя на них, пока они не заметили ее присутствия.
Билли позвал ее.
— Иди сюда, посмотри на мой подарок, — радостно воскликнул он. — У меня есть поезд, мой собственный поезд.
— А какой он красивый! — сказала Карлотта.
Норман не поднял головы. Он стоял на коленях на полу, соединяя рельсы. Она посмотрела на него, надеясь, что он заговорит с ней.
— Мне очень понравилась фабрика, — наконец почти робко сказала она.
— Я рад, — ответил Норман, все еще не глядя на нее.
— Удивительно, что все это принадлежит тебе, — продолжала она.
— Да, она дает большую прибыль, — ответил он.
Она почувствовала, что он намеренно как бы дал ей пощечину, но удержала гневные слова, готовые сорваться с ее губ, и ушла. Стоя у окна, она наблюдала, как Норман уложил рельсы так, что они расположились под роялем и вокруг мебели. Он завел паровоз и пустил по линии. Он был погружен в свою работу, а Билли смотрел на него, как на божество.
Карлотте казалось, что она постоянно находит что-то новое в характере человека, за которого вышла замуж и который все еще оставался ей чужим.
