Лошади бежали быстро, и Эйлида с трудом поверила, что они уже приехали, когда карета остановилась возле дома на Беркли-сквер.
— Мы дома, — негромко проговорил Доран, — и я хочу, чтобы ты немедленно легла в постель.
Эйлида не сразу разобрала его слова, потом легонько вскрикнула и прошептала:
— Я не хочу… расставаться с тобой!
— Ты и не расстанешься, — сказал он. — Я приму ванну, а после мы пообедаем у тебя в комнате.
— Ты придешь и поговоришь со мной?
— Будь уверена!
Лакей открыл дверцу кареты, Доран вышел первым, потом помог Эйлиде. Он обнял ее одной рукой и так провел по мостовой и по ступеням крыльца.
Когда они были уже в доме, он тихонько спросил:
— Отнести тебя наверх?
— Не надо… я сама могу идти.
Было ясно, что она немного сомневается в своих силах после пережитого, и Доран, не говоря больше ни слова, взял ее на руки.
Он нес ее по лестнице, и она снова подумала, какой он сильный, как спокойно ей у него на руках и как не хочется расставаться с этим спокойствием.
Доран внес Эйлиду в спальню, где уже дожидалась горничная.
— Обещаю тебе, что не задержусь, — сказал он.
Эйлида хотела удержать его, но он уже ушел. Однако он непременно вернется, если обещал.
Ванна для Эйлиды была приготовлена; вытираясь после купания, она подумала, не стоит, ли надеть вечернее платье.
— Обед подадут вам сюда, миледи, — сообщила ей горничная, как бы отвечая не невысказанный вопрос. — И хозяин будет обедать с вами.
Глаза Эйлиды засияли на бледном лице.
Горничная помогла ей надеть одну из нарядных, отделанных кружевом ночных рубашек и накинуть на плечи шаль, обшитую таким же кружевом.
Эйлида села перед зеркалом у туалетного столика, и горничная причесала ее, прежде чем она легла в постель.
Сразу после этого лакей внес стол, поставил его возле кровати, и Эйлида с радостью увидела, что стол накрыт на двоих.
На столе стоял золотой канделябр, украшенный белыми орхидеями.
Доран пришел очень скоро. Вместо вечернего костюма на нем был длинный темный халат, отделанный спереди шнуром более светлого оттенка. Это одеяние чем-то напоминало военную форму.
Едва он появился, им подали шампанское, а Эйлиду все еще мучила жажда.
Как ни странно, она к тому же была голодна и охотно выпила чашку бульона.
— Теперь мне гораздо лучше, — сказала она, — и я хочу, чтобы ты рассказал мне, чем ты был занят.
— Я это сделаю позже, — ответил Доран. — Лучше ты сначала расскажи, что ты делала днем.
Она смотрела на него, пока он говорил, и все, что она могла бы ему поведать, вылетело у нее из головы, и думала она сейчас лишь о том, как сильно его любит.
— Я чувствую то же самое, — вдруг проговорил он с нежностью, — давай покончим с едой, и тогда мы останемся одни.
После Эйлида часто вспоминала, какой это был странный обед: они с Дораном все глядели друг на друга и не замечали, что кладут в рот.
Наконец лакей убрал со стола и унес его, оставив Дорана сидеть со стаканчиком бренди в руке.
Эйлида тихонько вздохнула и откинулась на подушки.
— Теперь мы можем поговорить, — сказала она.
Доран поднялся и поставил стаканчик бренди на столик. Потом присел к Эйлиде на постель и спросил:
— Ты именно этого хочешь?
Она взглянула на него, и глаза были красноречивее слов.
— Ответь мне, — настаивал Доран.
— Хочу, чтобы ты… поцеловал меня, — прошептала она.
— Я тоже этого хочу, любимая.
Она думала, что он наклонится к ней, но, к ее удивлению, он встал, запер дверь и обошел вокруг кровати. Сбросил халат и прилег на подушки рядом с Эйлидой. Она этого не ждала и немного испугалась.
Доран обнял ее и шепнул:
— Так мне удобнее целовать тебя!
Он целовал ее глаза, маленький носик, а когда она запрокинула голову, целовал шею.
Эйлида испытывала необычные, незнакомые ощущения, такие дивные и возбуждающие… они казались ей воплощением того, что она искала в своих мечтах.
Потом его сердце билось над ее сердцем, его руки касались ее тела, и было так, словно он уносил ее к солнечному небу, где нет ни страха, ни зла, а только он, только он один…
Она поняла, что это и есть любовь — такая, какую она не ожидала найти никогда.
Прошло много времени, за окном стало совсем темно. Занавески не были задернуты, и Эйлида увидела первые вечерние звезды, сияющие на деревьями Беркли-сквер.
Она тихонько спросила:
— Ты и вправду любишь меня?
— Я полюбил тебя сразу как увидел, — ответил Доран.
— Это правда?
При свете свечей, горящих возле кровати, он заметил в ее глазах удивленное недоверие и сказал:
— Правда! Но я был вынужден очень долго ждать, прежде чем открыть тебе это.
Эйлида засмеялась.
— Не так уж и долго на самом деле. Мы женаты всего неделю!
— Это был миллион лет! — заявил он. — Но я приготовился ждать, пока ты перестанешь ненавидеть мужчин и меня в особенности.
— Как я могла быть такой глупой?
— Это было объяснимо.
— Я потеряла столько времени… А ты ведь мог целовать меня!
— Я постараюсь наверстать упущенное, — пообещал он и поцеловал ее в лоб, а Эйлида с любопытством спросила:
— Ты в самом деле полюбил меня, когда увидел в первый раз в банкетном зале?
— Я понял, что никто не может быть прекраснее… несмотря на смешную сверхразукрашенную шляпу, твой боевой флаг!
— Ты это понял?
— Я понял, когда увидел, как ты стоишь, такая гордая, перед этими лавочниками, что именно тебя я искал во многих странах мира, но никак не мог найти.
— Ох, дорогой Доран… какая романтика!
— Для меня это было как откровение, — серьезно проговорил он. — Мне думалось, что от тебя исходит божественный свет… я не рискнул потерять тебя.
— Потому ты и женился на мне таким странным образом?
— Я ужасно боялся, что кто-нибудь отнимет тебя у меня.
Эйлида поняла, что он имеет в виду приятелей Дэвида, членов клуба «Уайтс».
