сделать.
Иначе нельзя.
Туве, любовь моя!
Удивительная, обманчивая моя Туве! Сегодня понедельник, будний день, ты же знаешь, в такие дни часто спрашиваешь себя, неужели это настоящая жизнь, неужели все будет таким серым и тоскливым? Еще этот дождь! К тому же на этой неделе у нас письменный зачет по математике и по обществознанию. Интересно, учителя — нормальные люди? Когда же начнется настоящая жизнь? Помнишь, весной мы лежали на полу дома у Пии-Марии и болтали об этом?
Для меня больше не существует серых и бессмысленных дней. Есть просто дни. Каждый из них чем- нибудь важен, потому что каждый день — это фрагмент мозаики под названием «Моя жизнь». Нет и хороших дней, хотя порой мне кажется, что день без боли был хорошим днем.
Но теперь все позади. Все прошло. Осталась лишь печаль о том, что стало с моей жизнью: тебя нет рядом, и все так чертовски неправильно. Когда вы бросили меня на горе, я думал, что умру. Сначала я лежал и притворялся мертвым, чтобы вы оставили меня в покое. Чтобы вы прекратили меня бить. Но когда вы просто ушли, начался настоящий ад.
Теперь это все в прошлом. Я стараюсь не думать об этом. Остались лишь вопросы. Я так многого не понимаю! Слишком много вопросов.
Помнишь, как все начиналось? Мы говорили о птицах Мы уезжали ради них. Ради жаворонков и канюков. Что же произошло потом? Сейчас я понимаю, что видел только тебя. Но что-то случилось, и мои друзья изменились. Стали другими. И ты тоже, Туве.
Я сижу в «Макдоналдсе» и пишу об этом. Ведь некоторые писатели любят работать в кафе. Например, Карина Рюдберг, если ты знаешь, кто это. Вот и я сижу здесь и пишу тебе и чувствую себя почти писателем, или, во всяком случае, пытаюсь им быть. Хотя, скорее всего, я пытаюсь расставить и записать свои воспоминания в правильном порядке так, чтобы я мог двигаться дальше.
Как бы я хотел, чтобы ты помогла мне в этом.
Но я не знаю, есть ли тебе дело до меня. Может, я был всего лишь парнем, которого ты поцеловала? Или ты считала, что быть с таким, как я, круто? Я заметил, что некоторые девчонки делают так.
Да, между нами пропасть, которую мы, возможно, никогда не преодолеем. И все же я не лгу, когда говорю, что люблю тебя. Никогда в жизни я не забуду то белое воскресенье, когда выпало так много снега, и мы лежали голые среди бумаг на письменном столе Элизабет, и когда чечетка расшиблась об окно веранды и умерла в твоей руке.
Я достаю свою красную зажигалку и поджигаю лист. Бумага вспыхивает, ко мне тут же бежит парень в голубой рубашке с короткими рукавами и в галстуке и спрашивает, какого черта я тут вытворяю. Я отвечаю, что это не его дело, бросаю горящий лист на пол и ухожу. Парень хватает меня за плечо, это приводит меня в бешенство. Я выскальзываю, разворачиваюсь и говорю, что если он еще раз тронет меня хоть пальцем, я выбью ему зубы. Он долго удивленно смотрит на меня и отпускает.
Я подхожу к дому и вижу на дороге пять-шесть черно-белых сорок. Они расположились прямо посреди проезжей части около «лежачего полицейского», словно полицейский патруль.
Я вижу, как они что-то клюют. Мне приходит на ум, что это Элвис. Нет, я просто уверен в этом. Я бросаюсь к сорокам. Они испуганно разлетаются. Я смотрю на дорогу и вижу мертвого дрозда.
Я иду к детскому саду «Яблочный домик». Здесь проводят день большинство малышей нашего района. Сейчас осталась лишь одна маленькая девочка с длинными хвостиками. Она бегает по двору с ножницами в руке и поет песенку Пеппи Длинныйчулок. Мне кажется, что она хочет в туалет, но когда я спрашиваю, могу ли ей чем-нибудь помочь, она прекращает петь, кричит «Не-ет!», исчезает в здании садика и прячется за горой из зеленых подушек.
Кристин сидит в своей комнате. Она поднимает на меня взгляд. Улыбается. Снова погружается в цифры на экране, что-то пишет. Вздыхает, крутит колесико мышки. Я замечаю, что круги под ее глазами стали темнее, чем обычно.
— Привет, Ким! Молодец, что зашел.
— Много работы? — спрашиваю я и киваю на беспокойно гудящий компьютер.
— Хватает. Сначала всегда так. Много новых детей и кое-кто из персонала. Как дела в школе?
— Как обычно. Кто эта девочка, которую еще не забрали?
— Хульда? Это же сестра Манфреда.
Вот как, думаю я, у Манни уже такая большая сестра. Она же была совсем малышкой, когда я видел ее в последний раз.
— Ты знаешь всех, — говорю я и смеюсь.
— Да, большинство людей в этом тесном мирке.
— Как прошла встреча в Мальмё?
— Отлично, — отвечает Кристин. — Так здорово встретиться снова спустя столько лет. Некоторых я не узнала.
Они… ну, как-то постарели. Ким, а ты как думаешь, я старая?
— Нет, — отвечаю я.
— Они выглядели так, словно увяли раньше времени.
Словно жизнь разочаровала их, сделала язвительными.
А вот Биргер не изменился. Да, он выглядит даже лучше, чем в гимназии. Мы встречались всего несколько месяцев.
Затем его забрали в армию, а я поступила в университет.
— И с тех пор вы не виделись?
— Нет.
Интересно, она расскажет о Биргере Джиму? Лучше всего оставить ее в покое. Затем Кристин начинает болтать о каком-то новом организационном плане в муниципалитете. Vision 2005. Я мало что понимаю. Только то, что они опять будут на всем экономить.
— Ни у кого в мире нет времени, — вздыхает Кристин. — Все говорят о будущем, но никто не хочет исполнять обязательства перед детьми. А ведь будущее — это они.
Я киваю. Я и раньше слышал об этом. В принципе Кристин права.
— Как ты считаешь, есть ли у нас будущее, если не сделать ставку на детей? Если у них не будет воспитателей, хорошего ухода, сказок и игрушек? Детям нужно время. Им нужен присмотр взрослых. Они должны отражаться в нас. Если мы бросим на произвол судьбы четвертую часть всех людей, еще когда они — дети, что тогда случится, Ким?
— Все полетит к чертям, — отвечаю я.
Кристин смотрит на меня. Кивает.
— Общество расслаивается. На хорошую часть и плохую. В хорошей части все становится немного лучше. Родители борются за то, чтобы стать еще более хорошими родителями, чтобы уделять своим детям время, хотя его отчаянно не хватает. В плохой части все становится еще хуже. Люди не в силах заботиться, у них нет ни на что сил.
Я не знаю, что сказать. Я немного устал от всех этих проповедей о будущем.
— Посмотри на Хульду, — продолжает Кристин. — Ее мама, Ингмари, должна была приехать еще час назад. Она два раза звонила с мобильного. Сидит на совещании.
Надеется, что успеет до моего ухода. Иначе ей придется искать Манфреда.
Звонит телефон. Кристин шарит рукой в поисках сигарет. Я поднимаюсь. Киваю ей. Она кладет руку на трубку.
— Увидимся через час, — говорю я.
В раздевалке я встречаюсь с Хульдой. Она выглядывает в приоткрытую дверь. Интересно, к какой части общества принадлежит ее семья: хорошей или плохой? Хульда замечает меня и захлопывает дверь.
