— Клево, — говорит он и в шутку боксирует мне в живот, подкрепляя наше соглашение.
Манни радостно кивает своей каменной головой. Он делает шаг вперед, чтобы тоже ударить меня в живот.
Тут порыв ветра приносит чей-то зонтик. Сороки вспархивают с лип. Ты останавливаешься, Филип, бросаешь на них взгляд, делаешь шаг в сторону и ловишь зонт.
Сейчас, спустя некоторое время, я отчетливо помню даже детали. Желтый зонт, катящийся по дороге мимо нас, и твоя быстрая реакция. Этой весной слишком ветрено. Ветер дует во всех моих воспоминаниях.
В пятницу вечером
На щеках Пии-Марии блестят розовые румяна, взгляд полон торжества. Она устраивает вечеринку. Будут все.
— Не знаю, смогу ли я прийти, — отвечаю я ей.
На самом деле я не уверен, хочу ли я туда идти. Альтернатива — тихий вечер в пряничном домике. Да, я скорее всего предпочитаю второе. Уверен, Пия-Мария считает меня трусом.
Я — трус.
На кухне Кристин звенит посудой. Она купила цыпленка. Тот лежит на разделочном столе, словно бледный младенец. Я снова прохожу через кухню, теперь там все тихо. То, что недавно было цыпленком, птицей, превратилось в кучу нарезанных кусочков и полосок, сердце лежит отдельно на блестящей поверхности мойки. В мозгу проносится мысль: «Можешь ли ты, Кристин, собрать его снова? Можешь ли сделать из всего этого новую птицу?»
Я начал читать одну из книг Джима — роман Эрнеста Хемингуэя. Я собираюсь снова погрузиться в чтение, в реальном мире я присутствую лишь наполовину. Джим считает, что книги Хемингуэя просто чудесны. Не имею понятия, так ли это. Откуда мне знать?
Когда наступает вечер, я забираюсь с книгой на диван и чувствую, как с кухни медленно распространяется аромат тушеного цыпленка. Да, Пия-Мария, я предпочитаю такой вечер. Я привык быть с Джимом и Кристин.
Джим подходит ко мне, держа в руке миску с ломтиками моркови, и с одобрением кивает, прочитав название на корешке книги.
— Неплохо, — говорит он.
Джим принимается рассказывать о Мичигане, об осени, о лесах, которые пылают красными и желтыми красками, о птицах, сбивающихся в огромные стаи и улетающих утром, когда первый мороз расстилает на траве свое белое одеяло, о рыбе в глубоких озерах. Я удивляюсь тому, как ясно вижу все, что он описывает, словно нахожусь в Мичигане и знаю, какая славная рыба в этих озерах, не то что наша.
— Ты сам как Хемингуэй, — говорю я.
Джим смеется и делает большой глоток пива. Он передает мои слова Кристин, она смеется в ответ, и ее смех порхает по всему длинному коридору между кухней и гостиной.
«Кажется, у них налаживается», — думаю я. Они не ругались уже много дней.
Кристин открывает бутылку красного вина. Движения ее так естественны и элегантны, пробка, словно танцуя, выскакивает с мелодичным хлопком. Кристин подносит к носу горлышко бутылки и вдыхает аромат вина. Она всегда так делает, по-моему, она хочет найти там джина.
Мы ужинаем перед телевизором, поскольку Кристин смотрит какой-то австралийский сериал. Цыпленок великолепен. Мы с Джимом выскребаем остатки из горшка, я накладываю побольше риса и поливаю его соевым соусом. Соус разливается по тарелке, словно нефтяное пятно.
После ужина Джим моет посуду, а Кристин выходит на лоджию покурить. Она берет с собой тарелку с картошкой и соусом и цыплячье сердце для ежа.
Я выглядываю в окно. Звонит телефон. Джим зовет меня. Это Туве. Ее голос радостный и оживленный, немного хриплый. Мне трудно расслышать, о чем она говорит, из-за шума, доносящегося фоном.
— Почему ты не приходишь? — грустно спрашивает она. — Я скучаю по тебе, Ким.
Что на это ответишь?
— Я хочу, чтобы ты пришел! — продолжает она. — Я очень жду тебя.
— О’кей, — разумеется, соглашаюсь я.
Я надеваю черную кожаную куртку. Некоторое время сомневаюсь и решаю, что нужно надеть что- нибудь на голову, достаю черный берет и напяливаю его. На шею наматываю черный шарф.
— Вот он! — кричит Кристин. — Увидел еду.
Джим вытирает руки о брюки и подходит к кухонному окну.
— Я прогуляюсь, — кричу я.
Лестничная площадка на этаже, где живет Пия-Мария, глухо вибрирует от музыки. Я звоню, кто-то распахивает дверь, в нос мне ударяет едкий кисловатый запах воспламенителя, звучит тяжелая музыка, она стучит словно невидимое сердце. Квартира погружена в темноту. Я едва различаю три-четыре фигуры, сидящие и полулежащие в прихожей. Не знаю, спят ли они или что-то делают, но я осторожно перешагиваю через них и прохожу в гостиную.
Я узнаю Криз по белым волосам. Она кивает мне. Ее густо накрашенные ресницы покачиваются.
Подходит Туве. Она обнимает меня и крепко прижимается.
— Ты мне нравишься, Кимме, ты знаешь? — медленно говорит она незнакомым голосом.
Я смущенно смеюсь, потому что рядом с ней чувствую себя чужим. Здесь все чужое. Мы словно на разных волнах. Я пришел из страны тушеного цыпленка Кристин, ломтиков моркови и вечера у телевизора. Она была здесь в воняющей газом темноте, и бог знает, что она съела, выпила или чем надышалась.
— Что за фигня у тебя на башке?
Голос доносится из темноты квартиры, я вижу тень у стены. Тень делает пару шагов ко мне.
— Что за фигня у тебя на башке? — повторяет кто-то, хватается за мой шарф и начинает наматывать его мне на шею, пока шарф не закрывает мне рот.
— Прекрати, — говорит Туве.
Но неизвестный не обращает на нее внимания.
— Что за фигня у тебя на башке? — вопит он.
Прямо у себя за спиной я слышу громкий хриплый хохот Пии-Марии.
— Это же Кимме, — говорит она. — Черт, тебя почти не видно в этой темноте.
Пия-Мария снова смеется. Мне кажется, я слышу, как ей вторит Манни.
— Хватит вам, — говорит Туве.
Я пытаюсь разглядеть Пию-Марию. Похоже, ей тяжело стоять прямо, и она обнимает Манни за талию и прижимается к нему.
— Поцелуй меня, Манни, — говорит Пия-Мария.
Но Манни сверлит меня взглядом. Неизвестный срывает с моей головы берет и бросает его Манни. Берет пролетает мимо и исчезает в темноте.
— Летающая тарелка, — горланит неизвестный и громко хохочет. — У тебя что, на башке НЛО?
Я нахожу берет и надеваю его на голову. Неизвестный снова подходит ко мне. Теперь он говорит другим тоном и больше не шутит.
— Что ты делаешь? Нельзя носить такое дерьмо!
Он срывает с меня берет, я тянусь, пытаясь забрать его, и тут неизвестный бьет мне коленом прямо в пах.
Я не успеваю защититься. Ужасно больно.
Я еще не успеваю прийти в себя, и вижу, как Туве бросается на неизвестного, бьет его ладонью, сухой звук удара не заглушает даже громкая музыка.
— Пошли, — говорит она. — Уходим отсюда.
