жаждем.
Если ты любишь кого-то, если тот, кто любит тебя, научил тебя писать и запоминать наизусть, как же ты сможешь ничего не сделать для него? С таким же успехом ты могла бы стереть его слова в порошок и развеять их по ветру.
Все мои мысли только о Кае, он глубоко в моем сердце, его ладони согревают мои руки. Я должна попробовать найти его. Любовь к нему подарила мне крылья, и моя работа дает мне силы взмахивать ими.
Воздушный корабль приземляется в центре лагеря. Офицеры, которых я прежде не видела, выглядят утомленными и озабоченными. Тот, который носит форму пилота, что-то кратко выкрикивает и смотрит в небо. Скоро взойдет солнце.
— Мы одну упустили, — слышу я его шепот и вытягиваюсь в шеренгу.
— Ты уверен? — спрашивает другая женщина-офицер, пробегая по нам глазами. Пересчитывает. Выражение ее лица меняется, на нем появляется облегчение. Со своими длинными каштановыми волосами, она выглядит слишком мягко для офицера.
— Нет, — говорит она. — Их достаточно.
— Точно? — переспрашивает первый. Он начинает считать сам. Представляю ли я, как его глаза задерживаются на моем лице, помня при этом, что я нахожусь не на своем месте? Не в первый раз спрашиваю себя, много ли им известно о моих действиях, и много ли вычислено моей чиновницей?
Другой офицер тащит Инди на борт корабля, в то время, как остальные заканчивают регистрацию в дверях. На его лице видны царапины от ногтей. Полосы грязи пересекают его форму и одежду Инди, как будто раны, просочившиеся в почву.
— Она пыталась сбежать, — говорит он, толкая девушку на место рядом со мной. И застегивает пару наручников на ее запястьях. Она даже не вздрагивает от щелчка, зато я — да.
— Теперь их слишком много, — говорит женщина-офицер.
— Они — Отклоненные, — отрезает он. — Кого это волнует? Нам пора.
— Нам нужно обыскивать их сейчас? — спрашивает она.
— Обыщем их в воздухе. Отправляемся.
Инди бросает на меня взгляд, и наши глаза встречаются. Впервые за все время, что мы знакомы, я ощущаю странное чувство родства с ней, близости, которая является больше, чем дружбой. Мы познакомились с ней в трудовом лагере. И теперь вместе проходим новое испытание.
Какие-то странные чувства ощущаются во всей этой ситуации: опустошенность и спонтанность, не похожие на те, что испытываешь в рамках Общества. Хотя я очень рада, что удалось ускользнуть, я все еще чувствую эти стены, они сжимаются со всех сторон, а их присутствие одинаково подавляет и успокаивает.
Чиновник ступает на борт воздушного корабля. — Всё готово? — спрашивает он, и офицеры утвердительно кивают. Я жду, что поднимутся другие чиновники — они почти всегда передвигаются по трое — но дверь закрывается. Только один чиновник и три офицера, один из которых — пилот. Между прочим, офицеры подчиняются чиновнику, и я думаю, что он главный в их группе.
Воздушный корабль взмывает в небо. Это мое первое путешествие таким способом — раньше я ездила только на аэрокарах и аэропоездах — и горло сжимается от разочарования, ведь здесь нет окон.
Я не так себе представляла полет высоко в небе. Невозможно увидеть, что находится далеко внизу, или какие бывают здесь звезды ночью. Пилот в своей кабине имеет возможность выглядывать из окна во время полета, но нам Общество запрещает это делать.
Глава 7
Кай
- За тобой все следят, — говорит мне Вик.
Я не обращаю на него внимания. Когда Враг обстреливал нас прошлой ночью, некоторые из их патронов оказались наполовину целыми, не разорвавшимися. Внутри них еще есть порох. Я засыпаю немного в ствол своего оружия. Враг озадачивает меня — чем дольше мы находимся в этих местах, тем их снаряжение кажется все более примитивным и менее эффективным. Может, они, и правда, проигрывают.
— Что ты делаешь? — спрашивает Вик.
Я не отвечаю. Я пытаюсь вспомнить, как это делается. Порох пачкает мои руки в черный цвет, когда я просеиваю его сквозь пальцы.
Вик хватает меня за руку. — Остановись, — говорит он вполголоса. — На нас смотрят остальные приманки.
— Почему тебя так волнует, что они подумают?
— Это негативно отражается на боевом духе людей, когда человек, подобный тебе, сходит с ума.
— Ты ведь уже убедил самого себя, что мы не их лидеры, — говорю я Вику и бросаю взгляд на приманок. Все, кроме Элая, отводят глаза. Он продолжает таращиться на меня, и, коротко усмехнувшись, я даю ему понять, что все в порядке.
— Кай, — начинает Вик, и вдруг до него доходит. — Ты пытаешься найти способ повторно использовать его в боеприпасах?
— Ну, может, это и не такая хорошая идея, — отвечаю я. — Его хватит разве что на один большой взрыв. Можно сделать гранату — бросаешь пушку и убегаешь.
Вик любит продумывать варианты. — Можно взять камни, а другие наполнят ими оружие. А ты уже придумал, как сделать запал?
— Пока еще нет, — отвечаю я. — Это самое сложное.
— Почему? — спрашивает он так тихо, что остальные ничего не слышат. — Это, несомненно, отличная идея, только будет сложно производить взрыв и удирать одновременно.
— Нет, это не наш случай, — говорю я и снова стреляю взглядом в остальных. — Нам нужно научить их, как все это сделать, до нашего ухода. Но у нас мало времени. Думаю, на сегодня оставим захоронение мертвых остальным.
Вик поднимается, поворачивается лицом к группе.
— Мы с Каем отдохнем сегодня, не будем больше хоронить, — объявляет он. — Остальные могут продолжить работать. Некоторые из вас до сих пор еще не пробовали это делать.
Когда они уходят, я смотрю на свои руки — угольно-черные, покрытые каким-то веществом, падавшим на нас прошлой ночью смертельным дождем — и вспоминаю, как мы очищали подобные следы в моей родной деревне. Общество и Враг были единственными, кто владел оружием, но мы все же знали, как использовать его и как изготовить наше собственное. Когда это действительно было необходимо, мы брали камни, похожие на сланец, и зажигали небольшие огни.
— Я все еще считаю, что нам лучше бежать в ту ночь, когда не будет обстрела, — говорит Вик. — Нам нужно убедить их, что мы уничтожили сами себя этим веществом. Он указывает на порох, рассыпанный повсюду вокруг нас.
У Вика своя точка зрения. Я же настолько уверился, что они начнут за нами охоту, что не думал о других вариантах. Велика вероятность, что остальные увяжутся за нами, если не будет отвлекающей бойни и смерти, заметающей наши следы. И я вовсе не хочу, чтобы кто-нибудь попытался пойти с нами. Общество обязательно заметит, если пропадет большое количество приманок, тогда мы точно станем ценной добычей.
