можно будет разжечь огонь. Закончив паковать наши рюкзаки, мы отыскиваем несколько мешков в пещере и тоже наполняем их провизией.
— А теперь поищем карты и что-нибудь для торговли, — предлагаю я, делая глубокий вдох. Пещера пахнет песчаником, илом и сыростью — и яблоками.
— Держу пари, это здесь, — говорит Элай, его голос звучит приглушенно в глубине пещеры. — Тут еще одно помещение.
Мы с Виком следуем за ним, огибая угол, и попадаем еще в один разлом в скале. Освещая пространство фонариками, мы замечаем, что эта пещера чистая, хорошо устроенная и заполнена коробками. Я пересекаю помещение и откидываю крышку одной из них. Она забита книгами и бумагами.
Я стараюсь не думать о том, что,
—
— Просто не смогли унести все, — говорю я. — Думаю, они взяли с собой лучшее из всего.
— Может быть, у них был датапод, — предполагает Вик. — Они могли перенести на него информацию с книг.
— Возможно, — отвечаю я. Но все же задумываюсь, насколько трудно им было оставить оригинал и не взять с собой. Знания, хранящиеся в этой пещере, бесценны, особенно в их первоначальном виде. И ведь их предки сумели сохранить оригинал. Наверно, сложно было бросить всё и уйти.
В центре помещения стоит столик, сделанный из небольших кусков древесины, которые, видимо, пронесли через вход в пещеру и уже внутри сколотили в единое целое. Здесь, как и в самом местечке, ощущается особая тщательность в оформлении. Каждая вещь кажется наполненной смыслом. Это не Общество бросило все им в руки. Это они трудились, отыскивали материал и сами создавали.
Луч фонарика скользит по поверхности стола и по чаше, выдолбленной из куска дерева и наполненной угольными карандашами.
Протягиваю руку внутрь и беру один. Карандаш оставляет тонкую черную полосу на руке. Эти карандаши напоминают мне о тех приспособлениях, которые я сделал, чтобы иметь возможность писать, там, в Городке. Каждый раз, бывая на Холме, я подбирал кусочки дерева, или находил отломанные веточки клена на улицах Городка. Я связывал их в пучок и опускал в контейнер для сжигания мусора, чтобы обуглить концы и иметь возможность что-то написать или нарисовать. Однажды, когда мне понадобился красный цвет, я сорвал с цветочной клумбы несколько лепестков петунии кроваво-красного цвета и нарисовал руки чиновника, мои руки и солнце.
— Гляди, — произносит Вик позади меня. Он наткнулся на коробку с картами и вытащил несколько экземпляров наружу. Мягкий свет фонарика изменяет бумагу, придавая ей более древний вид, чем есть на самом деле. Мы проглядываем карты, пока не находим одну, на которой, как я понял, изображен Каньон.
— Вот оно, — говорю я, расстилая карту на столе. Мы все склоняемся над ней. — Вот наше ущелье, — я указываю на точку, но глаза скользят по рисунку соседнего ущелья. Это место отмечено жирными черными крестами, подобно ряду стежков. Интересно, что бы они могли означать.
— Хотел бы я уметь писать, — вздыхает Элай, и я сожалею о том, что не хватило времени научить его. Может, когда-нибудь. Но сейчас нам нужно продолжать двигаться.
— Она прекрасна, — говорит Элай, осторожно поглаживая карту. — Ее стиль совсем не похож на наше рисование на скринах Общества.
— Я знаю, — отвечаю ему. Кто бы ни создал эту карту, он был настоящим художником. Цвета и масштаб всех изображений подогнаны друг к другу просто идеально.
— А ты умеешь рисовать? — спрашивает Элай.
— Чуть-чуть, — отвечаю я.
— А как?
— Моя мама научилась сама, а потом научила и меня, — рассказываю ему. — Отец приходил сюда и торговал с фермерами. Однажды он принес маме кисточку для рисования. Настоящую. Но не смог достать ни одной краски. Он каждый раз хотел принести немного, но так и не сделал этого.
— Значит, она
— Нет, — отвечаю я. — Смогла. Она рисовала водяными красками на скалах. — Я вспоминаю о тех старых надрезах в небольшой расселине рядом с нашим домом. Сейчас я задумываюсь, может именно там ей пришла в голову идея писать на камнях. Но она применяла разноцветную воду, и ее штрихи всегда были мягкими. — Ее рисунки каждый раз высыхали и выветривались на воздухе.
— Тогда как ты узнавал, что там было нарисовано? — интересуется Элай.
— Я успевал увидеть их до того, как они высыхали, — поясняю я. — Они были прекрасны.
Элай и Вик смолкают, а я уверен, что они не поверили мне. Должно быть, они думают, что я все сочинил и вспоминаю картины, которые хотел бы увидеть. Но я говорю правду. Ее рисунки практически жили своей жизнью — они сияли и исчезали и появлялись снова под ее руками. Они были прекрасны всегда, и потому, как выглядели, пока жили, и потому, что никогда не сохранялись надолго.
— Неважно, — говорю я. — Вот здесь есть выход наружу. — Я показываю им, как тянется это ущелье по равнине, на противоположной стороне от того места, где мы заходили. Если судить по карте, там гораздо больше растительности и еще один ручей, крупнее, чем тот, что в этом ущелье. Горы на той стороне равнины помечены маленькими темными домиками, которые я принимаю за поселения или убежища. Именно таким значком фермеры обозначали свое собственное местечко на карте. А за ними, к северу от гор, находится пространство, отмеченное, как ОБЩЕСТВО. Одна из Приграничных областей. — Думаю, нам понадобится два или три дня, чтобы достичь равнины. И еще пару дней, чтобы пересечь ее и добраться до гор.
— Там есть ручей, — говорит Вик, его взор проясняется, когда он изучает карту. — Жаль, что мы не можем использовать одну из лодок фермеров и спуститься по нему.
— Мы могли бы попробовать, — отвечаю я. — Но думаю, что нам лучше выбрать горы, так как там есть поселение. И мы не знаем, куда ведет этот ручей. — Горы нарисованы в самой верхней части карты; а ручей убегает вниз и теряется на противоположном краю бумаги.
— Ты прав, — соглашается Вик. — Но мы могли бы делать остановки, чтобы порыбачить. Копченая рыба долго хранится.
Я пододвигаю карту ближе к Элаю. — А ты что думаешь? — спрашиваю его.
— Давайте поступим так, — и Элай тычет пальцем на темный домик в горах. — Надеюсь, что фермеры будут там. Хотелось бы встретиться с ними.
— Что нам еще нужно взять с собой? — спрашивает Вик, просматривая книги.
— Посмотрим утром, — предлагаю я. По каким-то причинам, аккуратно сложенные и брошенные книги вгоняют меня в тоску. Утомляют. Если бы Кассия была здесь, со мной. Она бы перевернула каждую страницу, прочитала каждое слово. Я закрываю глаза и рисую ее портрет в приглушенном свете пещеры, ее сияющие глаза, ее улыбку. Это смутное воспоминание должно стать отчетливее, когда я приближусь к тому, чтобы увидеть ее снова. У нас есть карта, но расстояние, которое требуется пройти, кажется почти непреодолимым.
— Теперь нам нужно поспать, — говорю я, отгоняя прочь сомнения. В них нет никакого проку. — Мы выдвинемся, как только начнет светать.
Я поворачиваюсь к Элаю. — Что думаешь? Хочешь спуститься вниз и спать в тех домиках? Там есть кровати.
— Нет, — отказывается Элай, сворачиваясь калачиком на полу. — Давайте останемся здесь.
Я понимаю почему. Посреди ночи в этом заброшенном местечке чувствуешь себя беззащитным — перед рекой, одиночеством, поселившимся здесь после ухода фермеров — и перед призрачными глазами и руками оставленных рисунков. А здесь, в пещере, где они сохранили в безопасности вещи, кажется, что и мы тоже будем защищены.
