Сплетенные судьбами

сдерживаюсь. Он проводит мелом по своим пальцам, потом по моим, рисуя голубую линию дальше, вверх по моей руке.

Он отстраняется, и мы глядим друг на друга. — Теперь ты можешь продолжить рисовать линии сама, — говорит он. — Сначала на своей руке, а затем, коснувшись кого-нибудь, начать разукрашивать и его. И так далее по цепочке.

А что, если соединение прервалось? Хочу я спросить. Например, когда твоя дочь умерла?

— А если больше некому передать линии, — он словно услышал меня, — ты делаешь так. — Он поднимается и ударяет руками по стене из песчаника над своей головой. Я представляю, как десятки крохотных трещин расползаются во все стороны из точки удара. — Соединяешься с чем- нибудь.

— Но Каньону на это наплевать, — говорю я ему. — И ущельям тоже.

— Да, — соглашается Хантер. — Но зато мы по-прежнему соединены.

— Я прихватила вот это, — говорю я Хантеру, залезая в свою сумку и чувствуя внезапную робость. — Подумала, может, тебе захочется почитать.

Это страница со стихотворением, строчку из которого он написал на могиле Сары. То самое, где «когда июньский ветер рвет их пальцами с цветов». Я вырвала ее из книги.

Хантер берет листок и громко декламирует:

Как звезды падали, Как снег

Как ворох лепестков,

Когда июньский ветер рвет

Их пальцами с цветов…

Он останавливается.

— Это похоже на то, что происходило с нами в деревнях, — произносит Элай. — Люди умирали так же. Как звезды падали.

Кай опускает голову на руки.

Хантер снова читает.

Они лежат в густой траве -

И их не увидать -

Но Бог в свой бесконечный лист

Всех сможет записать.

— Некоторые из нас верили, что когда-нибудь у них будет еще одна жизнь, — произносит он. — Кэтрин верила, и Сара тоже.

— Но ты не веришь, — говорит Инди.

— Не верил, — поправляет ее Хантер. — Но Саре об этом не говорил. Как бы я мог лишить ее веры в это? Она была для меня всем, — он шумно сглатывает. — Я держал ее на руках каждый вечер, когда она засыпала, и так на протяжении всех лет ее недолгой жизни. — Слезы снова бегут по его щекам, как и тогда, в пещере-библиотеке, и он снова не замечает их.

— Мне приходилось отодвигаться мало-помалу, — продолжает Хантер. — Я поднимал руку. Отрывал лицо от местечка на ее шее, где прятал его; отстранялся, так что мое дыхание больше не взъерошивало ее волосы. Движение за движением я делал это так тихо, что она даже не знала, что меня больше нет рядом. Я провожал ее в ночь.

— В Каверне я думал, что разобью все пробирки и умру в темноте. Но я не смог.

Он снова переводит взгляд на страницу и читает строчку, которую посвятил дочери. — Когда июньский ветер рвет их пальцами с цветов, — почти напевая, проговаривает он, его голос печален и тих. Затем Хантер встает, засовывая листок в свой рюкзак. — Я посмотрю, что там с дождем, — и выходит наружу.

К тому времени, как Хантер возвращается в пещеру, все, кроме нас с Каем, уже спят. Я слушаю дыхание Кая, лежащего за Элаем. Здесь все так тесно прижаты друг к другу, что мне не составило бы труда протянуть руку и коснуться Кая, но я сдерживаюсь. Как странно, мы путешествуем вместе, и в то же время так далеки друг от друга. Я никак не могу забыть, что он натворил. И что натворила я. Ну, зачем я сортировала его тогда?

Я слышу, как Хантер устраивается напротив выхода, и думаю, лучше бы я не давала ему этот стих. Я не хотела причинить ему боль.

Если бы я умерла здесь, и было кому нацарапать эпитафию для меня на стене этой пещеры, я бы не знала, что хотела, чтобы он написал.

А что бы выбрал дедушка для своей эпитафии?

Не уходи безропотно во тьму

Или

Я надеюсь столкнуться лицом к лицу с Лоцманом у руля

Дедушка, который знал меня лучше, чем кто-либо еще, стал для меня загадкой.

И Кай тоже.

Неожиданно, я вспоминаю тот эпизод в кинотеатре, когда он изливал всю свою боль, о которой мы и понятия не имели, и когда мы смеялись, он плакал.

Я прикрываю глаза. Я люблю Кая. Но не понимаю его. Он не позволяет мне приблизиться к нему. Да, я тоже наделала кучу ошибок, но я так устала, преследуя его по всем ущельям, по равнинам, протягивая ему руку несколько раз, лишь бы принял ее. Возможно, именно это и является истинной причиной того, что он Отклоненный. Возможно, даже Общество не сумело предугадать его поступки.

Кто поставил лицо Кая на первое место в базе данных для подбора пар? Моя чиновница лгала, говоря, что она знала об этом. Но я решила, что теперь это не имеет никакого значения — я выбрала любить его, я выбрала найти его — но вопросы снова лезут в голову.

Кто мог это сделать? Я уже подумала на Патрика. На Аиду.

И вдруг другая мысль возникает, самая поразительная, неправдоподобная, но вполне возможная: мог ли это быть сам Кай?

Я понятия не имею, как бы ему удалось такое провернуть, но я ведь также не знаю, как Ксандер смог засунуть свои сообщения во внутренние отделения таблеток. Любовь делает невероятное правдоподобным и вполне осуществимым. Я пытаюсь вспомнить, что говорил Кай в Городке, когда мы общались на тему базы данных и той ошибки. Разве не сказал он, что неважно, кто вписал туда его имя, пока я буду продолжать любить его?

Я до сих пор не знаю всю историю его жизни.

Может быть, утаивание некоторых фактов из истории удерживает нас в безопасности. А полное знание ощущается как нечто слишком большое, чтобы вынести, будь это история об Обществе или о Восстании, или просто о каком-то человеке.

Не это ли чувствует Кай? Что никому не нужно знание целого? Что его правда — слишком тяжелая ноша?

Глава 43 Кай

Все остальные спят.

Если бы я собирался убежать, то сейчас самое время для этого.

Однажды Кассия сказала мне, что хотела сочинить для меня стихотворение. Написала ли она когда- нибудь хотя бы начало? А какие слова использовала для концовки?

Перед тем, как уснуть, она плакала. Я протянул руку и дотронулся до кончиков ее волос. Она ничего не заметила. Я не знал, как поступить. Слушать, как она плачет, было больно. Я почувствовал, как слезы