Кэрин Кэйв
Генри Гоббс и затерянная планета
Саре Д.
L Первое послание
Среда, день?
Думаю, пока еще среда, но не уверен.
На часах у меня 2.13. Это тоже не обязательно правда.
Я собираюсь записывать все, что помню, чтобы, если ничего не получится, хотя бы остался отчет. Ведь никто, кроме меня, не знает, что произошло.
Правда, я и сам кучи всего не знаю. Потому что, когда меня нет поблизости, что-то все равно происходит. И когда я сплю. И когда думаю о другом. Если бы я знал, что обо всем придется писать, был бы внимательнее. Все равно буду стараться.
Я — Генри Гоббс, Повелитель Мичора, и, если бы мне об этом сказали неделю назад, я бы долго смеялся. Неделю назад этот дневник был всего-навсего тетрадкой для черновиков за прошлый семестр, и все считали, будто я ее потерял.
Все началось в пятницу на позапрошлой неделе. Вот только что тетрадка лежала у меня на столе — и нет ее. Когда я сказал об этом мистеру Томасу, нашему учителю, он закрыл глаза и произнес речь:
— Генри, «тетрадь пропала» не говорят. Ты изъясняешься на межгалактическом английском, на языке Шекспира и Мильтона, не говоря уже о Берте Троппере, певце нашего родного Омикрона. Изволь относиться к этому языку с уважением. Что случилось с твоей тетрадью для черновиков? Дематериализовалась, оставив по себе клуб дыма? Съедена случайным роем моли? Или, может быть, растаяла прямо у тебя на глазах, как сон, как утренний туман? Сомневаюсь. Предметы не пропадают сами по себе. Они теряются. Иными словами, ты их теряешь.
А вот и нет. Предметы прогадают сами по себе, и люди тоже. Раз — и нет их. Я-то знал, что прав, но не сказал. И теперь об этом жалею.
И о многом другом тоже. Я жалею, что не попрощался с мамой и бабушкой и с Роло тоже. Роло мой брат, и он меня не любит. Он кричит на меня из-за того, что я беру его вещи, а если не кричит, то рычит. «Нам, крысорожий, вдвоем на Омикроне тесно». Это он так меня называет — крысорожий. Роло пятнадцать лет — мама говорит, сложный возраст. Еще она говорит, что я должен уважать его собственность и вообще зачем я взял его лосьон для бритья?
А я им велосипед чистил.
Роло, если ты это когда-нибудь прочитаешь, прости меня. Да, я брал твой лосьон для бритья, и насос, и анорак, но я по тебе скучаю. И по Артуру и Гонзо тоже. Даже по мистеру Томасу.
— Не говори, что твоя тетрадь пропала, когда это не так, — сказал он в ту пятницу, открыв глаза и наградив меня своим фирменным взглядом, полным невыразимой муки. Была литература, и мистер Томас устал, так как пытался объяснить Гонзо, что такое сонет. — Генри, ты ее потерял. Посмотри в бюро находок.
Я пошел посмотреть, но там ничего не было. То есть не тетрадки, а бюро находок. После литературы мы с Артуром и Гонзо собрались и вместе все обыскали. А значит, мне надо было сказать мистеру Томасу, что бюро находок тоже пропало. И я заранее знал, что ему это не понравится.
Так оно и было. Он взял «Сонеты Берта Троппера» и стукнул себя по голове. Обычно стукает он не себя, а Гонзо.
— Бюро находок никуда не пропало. На самом деле ты хочешь сказать, что не нашел его. А не нашел ты его, потому что сегодня оно закрыто. Генри, у всех вселенских тайн есть рациональное объяснение. Поищи бюро находок в пять минут третьего во вторник.
Наверное, у меня сделался удивленный вид.
— Ты что, даже не знаешь, когда открыто бюро находок? Почему? ПОЧЕМУ? Ты что, никогда не слушаешь объявлений на общем собрании?
После этого я сидел тихо до самого звонка, когда мистер Томас отпустил нас по домам.
Бюро находок заведует мисс Симкинс, учительница рисования. И точно — во вторник она выставила в вестибюле сундучок с находками. И моей тетрадки там, конечно, не было. А как она могла там оказаться? Но даже тогда мистер Томас мне не поверил. Сказал поискать дома. Я не стал тратить на это время, и на следующий день мистер Томас сдался и выдал мне новую тетрадку.
А потом — и вот тут-то и начинается самое интересное, — в следующий вторник, а это, я практически уверен, было вчера, — тетрадка объявилась у меня в шкафчике. И не с утра, когда я искал там конспект по физике (он тоже потерялся), а сразу после обеда, когда я вернулся взять жвачку, которую забыл в кармане куртки. Открываю шкафчик — а она там. Сразу в глаза бросилась из-за обложки. Сами посмотрите. Теперь понятно? Ярко-красная. Не пропустишь.
Когда я ее увидел, то удивился, но при этом и не удивился тоже. Обычно вещи пропадают так: исчезли и не нашлись. Но иногда что-то все-таки находится. Только на самом деле это только кажется, будто что-то нашлось: возвращается не совсем то что пропало. Вот, например, были у меня штаны от физкультурной формы. Прошлой зимой они исчезли с пола моей комнаты, а через две недели нашлись на верхней полке того шкафа в прихожей, где мама держит летом наши теплые куртки. Я сразу понял, что дело нечисто, потому что сам никогда ничего туда не убираю. А когда я в следующий раз надел эти штаны, то нашел в левом кармане желтый стеклянный шарик.
Не мой. Я его видел впервые в жизни. И все остальные тоже видели его в первый раз.
Вот об этом я и говорю: о знамениях.
Я бы сразу заглянул в тетрадку, но боялся, что мистер Томас увидит и скажет:
— Ага! Так я и знал, тетрадь никуда не пропала, сам знаешь, это просто принципиально невозможно, тебе придется за нее заплатить, как за рюкзак, который ты потерял в прошлом году, не понимаю, как человек может потерять рюкзак в разгар контрольной по математике, но тебе это удалось, что ты теперь потеряешь, может, целую школу?
Только что хотел написать, что про рюкзак скоро станет понятно, но может быть, и не станет. Мне лично не стало.
В общем, я сунул старую тетрадку обратно в шкафчик и пошел на урок.
По вторникам после большой перемены у нас три рисования у мисс Симкинс. Она раздала бумагу и специально затупленные карандаши, которые нельзя использовать в военных целях, и сказала:
— Гонзо, если ты сломаешь карандаш, тебе придется за него заплатить. Более того, рисовать будешь собственной кровью. Так-то. Сегодня, мальчики, хотите или нет, вам придется находить красоту в обыденных предметах. Задание — нарисовать натюрморт в стиле Фрэнка Гроппа, чьи работы вы на той неделе видели в Омикронском музее искусств. Достаньте все, что у вас в карманах. Живописно разложите на партах. И нарисуйте. Фрэнк Гропп сумел сделать из этого шедевры, вот и вы сумеете. Начали.
Ни за что не поверю, что Фрэнку Гроппу приходилось рисовать натюрморт, состоящий из пластинки жвачки, двух оберток от шоколадок, согнутой монетки, комка какой-то замазки и записки без даты от его
