своих мужей, сестры братьев и наоборот. Я плачу, когда показывают детей, голодающих в Африке и умирающих ежедневно от СПИДа, парализованных мужчин и женщин, просящих разрешения на эвтаназию, матерей-убийц и женщин, делающих аборты, беспризорных и детдомовских детей и т. д. Даня, кстати, в этом плане такой же, как я. Он из тех мужчин, которые умеют плакать. Он даже считает, что это хорошо, надеется, что так дольше проживет. Даня понимает боль, женскую боль. По-моему, слово «мама» у него самое главное в жизни. Ничто для него не является настолько значимым, как женщина-мать. Поэтому он очень уважает женщин, потому что все они a priori матери, будущие или настоящие.
Свою мать Даня потерял очень рано, когда ему было три или четыре года, — она умерла от рака совсем молодой. Даня редко говорил о ней. У него есть ее дневники, в которых она писала письма своему любимому сыну. Он давал мне их читать. Удивительная была женщина Ольга Александровна, в девичестве Белицкая. Она, как мне кажется, знала все, несмотря на свой юный возраст. В письмах она давала советы Дане на будущее, как будто знала, что не встретит его с ним. Она писала, как ухаживать за женщинами, как с ними разговаривать, чтобы заинтересовать, какие бывают эти самые женщины, писала о его жизненном пути, будущих профессиях, учебе, семье, доме, детях… Я уверена, многое из этого повлияло на него. Данин отец был юристом-международником. Работал только с чиновниками, поэтому большую часть жизни провел за границей, принимая мало участия в жизни сына. Когда умерла Ольга Александровна, Даню взяли к себе на воспитания дедушка и бабушка. Его нельзя было назвать ребенком, обделенным лаской и вниманием, его любили, но все же, на мой взгляд, это больше выражалось в заботе о его учебе, здоровье, но не о чувствах. Его внутренний мир был закрыт для всех.
Когда Дане было двенадцать лет, его дедушка позвонил отцу и сказал, что им сложно справиться с внуком, что мальчик требует много внимания, а они в силу возраста уже не могут так заботиться о нем. Отец решил вопрос быстро. Он привез Даниила в Лондон и отдал в частную школу с полным пансионом. После этого Даня не видел никого из родственников, но регулярно получал письма от дедушки и бабушки и деньги на карманные расходы от отца.
С отцом он встретился после окончания школы. Со слов Дани, на него смотрел совершенно посторонний человек; отец холодно похвалил его за успешную учебу и уехал. Даня рассказывал мне, что за годы разлуки и одиночества давно смирился с этим, для него ничего не значили ни похвала, ни ругань. Он как будто стал закрытым к миру любых эмоций и чувств, свыкшись с мыслью, что остался один в этом мире.
Он не увлекся наркотиками, как многие дети богатых родителей, не бегал по девушкам, а просто учился ради своего будущего. В какой-то момент решил делать все только ради своего будущего, не обращая внимания на настоящее.
Через пару недель после окончания учебы Даниил получил такое же холодно-деловое письмо от отца, где тот спрашивал о дальнейших планах на учебу, рекомендуя выбрать юридический факультет. Отец назначил Дане небольшое пособие. В P.S. было написано: «Если пойдешь учиться на юридический, будешь жить в моем доме… Кстати, недавно я женился. Ее зовут Катрин, она очень хочет с тобой познакомиться».
«А ты со мной не хочешь познакомиться?»
Даня не хотел жить с отцом и учиться на юриста. Поэтому, получив необходимые документы, кредитную карту, он собрал свои вещи и уехал в Москву. Его здесь все поразило: перестройка, сумасшедший народ, изголодавшийся по нормальной жизни, нищие старики, подержанные иномарки, за рулем которых сидели мужчины, все как поголовно в малиновых пиджаках, а рядом с ними спутницы-модели, очереди в фаст-фуд и невероятные цены на еду, одежду, лекарства.
Даня приехал в квартиру, где жил с бабушкой и дедушкой. Узнал, что они умерли еще пять лет назад. Квартиру продали. Тогда он снял небольшую двухкомнатную на Чистых прудах. Сделал там хороший ремонт и начал осваиваться в новой для него Москве. Без особого труда поступил на журфак в МГУ, отделение «PR-реклама» — новое тогда для России, ведь в те годы о пиаре знали единицы. У него появились друзья, любимые девушки… А потом он познакомился со мной… Когда-то он рассказал мне эту историю своей жизни, сказав, что ни о чем не жалеет, что все сложилось так, как и должно быть. Он говорил мне это, обняв мои колени и положив на них голову. Тогда он мне показался маленьким мальчиком, беззащитным, которого мне нужно оберегать и очень любить…
И сейчас я понимала, что он нуждается во мне. Пусть даже не хочет меня видеть и разговаривать со мной, но ему нужна моя помощь, моя любовь. Ведь нельзя отворачиваться от тех, кого ты любишь.
Диана позвонила вечером и сказала, что придумала гениальную идею, как и где достать деньги, чтобы заплатить по счету за операцию и за дальнейшее лечение Дани. Я, конечно же, сразу спросила: «Какую?!» Но она секретничала и предложили встретиться на Новом Арбате. Идея ее была проста — Ди надеялась на фортуну. Я отправилась в казино.
Поднявшись по крытой бархатом лестнице, достаточно рассмотрев себя в огромное, во всю стену зеркало, я подошла к ресторану, в дверях столкнувшись с его директором. Он, как всегда, был в своем светлом серо-коричневом костюме в полоску — этакий гангстер из Чикаго времен Великой депрессии, с волосами, уложенными гелем и блестящими в свете ламп, и, как, всегда он сделал вид, что не узнал меня. Играла приятная музыка. Я огляделась. На сцене стояли одинокие инструменты, где-то в стороне сидела парочка, они обнимались. Вошли двое мужчин, сели за стол в самом углу, громко позвали официанта и попросили сразу же себе бутылку коньяка. Один из них держал в руках фишки. Я прошла мимо них, фишки упали к моим ногам. Я улыбнулась, мужчина в ответ:
— Все к вашим ногам, красавица.
Я посмотрела на него, потом на фишки — их было штук двадцать, каждая по тысяче долларов.
— Может, сыграете со мной, на удачу? — спросил мужчина.
— Боюсь, не по моей части, мне в последнее время не очень везет.
— Так мы это изменим. Хотя мне тоже не везет, вот все, что осталось на сегодня, остальное проиграл.
— Хм, ну на это можно здесь завтракать, обедать и ужинать еще очень долго. Извините.
Я развернулась. Мне не хотелось продолжать этот бессмысленный разговор, ничего не значащее заигрывание друг с другом. И я правильно сделала, потому что буквально через минуту в дверь вошла длинноногая блондинка и подошла к этому незнакомцу. Она крепко поцеловала его в губы, отрепетированным изящным жестом откинула свои платинового цвета волосы назад, достала сигарету и закурила, демонстрируя пустому залу свое кольцо с огромным бриллиантом.
«Надо было попросить у него пару фишек, и вечер бы удался», — подумала я. Но хорошая мысль приходит слишком поздно, кроме того, я бы все-таки не решилась это сделать из-за каких-то остатков совести и скромности, которые именно в такие моменты давали о себе знать. Хотя иногда мне казалось, что ради Дани я готова на все…
Я села за барную стойку, мельком взглянув на спину мужчины, сидевшего рядом. Он был в легкой белой майке, протертых джинсах и кедах. Пил пиво. Я бы села и подальше, но Ди попросила занять меня места ближе к сцене в баре.
— Что будете пить? — спросил бармен.
— «Голубые Гавайи», пожалуйста, и минеральной воды без газа.
Через пару минут на столе стоял мой любимый коктейль прозрачно-изумрудного цвета. Я видела, что мужчина, сидевший рядом, рассматривает меня. «Да мне-то что…»
Я взглянула на него. Вообще-то мой типчик был, наверное, грузин или армянин. Он продолжал на меня смотреть. Раздался звонок телефона:
— Алло, Маш, не убивай меня, моя хорошая, — услышала я голос Дианы.
— Давно пора это сделать… Ну что у тебя случилось?
— Фен сломался, пришлось звонить двоюродной сестре, жду ее.
— И когда ты приедешь?
— Минут через сорок.
— Ну ладно, давай, — сказала я, зная, что в Дианином пересчете это равняется часу с половиной.
