готова ко всему. Должна быть самой лучшей. Во всём.
— Кому должна?
— Не знаю, — легко пожала плечами девушка. — Всем. Никому. Себе. Скажи, тебе нравится пилотировать Еву, Синдзи?
— У меня нет выбора.
— Выбор есть всегда… Поэтому мне нравится моё дело.
Мы снова молчим.
— А как ты жила раньше, Аска? — после затянувшейся паузы спрашиваю уже я.
— Тренировалась, училась, просто жила… — вздыхает Лэнгли. — Всё было проще… и сложнее. А теперь всё стало сложнее и проще… Каким был твой старый дом?
Вопрос — ответ. Безобидные вопросы, странные ответы и непонятный смысл.
— Маленький двухэтажный домик на окраине Киото. Белый, деревянный, с красной крышей и небольшим газоном вокруг. А твой?
— Он был большим, — на губах рыжей появляется лёгкая улыбка, но почти сразу же гаснет. — Он был пустым. В нём должна была жить большая семья, а не… Скажи, это легко?
— Жить?
— Убивать.
Спустя два месяца я начинаю помнить это гораздо лучше. Наверное, даже лучше, чем в тот день.
Чужие глаза. Глаза врага. Глаза смерти.
— Да.
— И человека?
— Особенно человека. Человека всегда есть за что убить.
— А… ребёнка? Есть что-то, что могло бы тебя заставить убить ребёнка?
— Нет. Если бы я… Если бы я сделал такое, это был бы уже не я.
Странный разговор. Страшный разговор.
— Я всегда знала это, — Аска закрывает глаза, черты её лица смягчаются.
Неожиданно она протягивает руку к карману, закреплённому на поясе комбинезона, что-то достаёт и протягивает раскрытую ладонь вперёд.
— Как думаешь, что это, Синдзи?
На чёрной ребристой поверхности комбинезона, обтягивающую тонкую ладонь девушки, лежат небольшие кругляши янтарного цвета… А ведь это и есть кусочки янтаря. Но мне почему-то хочется назвать их…
— Слёзы солнца.
И я называю их именно так.
Аска удивлённо смотрит на меня.
— Почему ты так их назвал?
— Не знаю, — пожимаю плечами. — Мне кажется, что так я называл янтарь в детстве. Мне даже кажется, что когда-то уже видел такие кусочки…
— Это раньше были бусы, — слегка улыбнулась Лэнгли. — Они мне всегда нравились… Я не знала, что такое янтарь… Но мама рассказывала, что редко — очень редко, когда солнце всё-таки плачет, его слёзы падают на землю и превращаются в такие камушки…
Девушка замолчала. Рука Аски с силой сжалась в кулак.
— Прости, — тихо произнёс я.
— Глупо просить прощения за то, в чём не виноват, — Лэнгли абсолютно спокойна. Неестественно спокойна. — Ты не виноват. Ты — не виноват…
— Я, наверное, пойду… — я оттолкнулся плечом от нагретой солнцем брони машины и зашагал к трейлеру.
Это было произнесено тихо, очень тихо. Я не должен был этого услышать, но всё-таки…
— Спасибо…
На секунду замираю, а потом слегка усмехаюсь и продолжаю идти, бросая на ходу нарочито- небрежным тоном:
— Лэнгли, если что — я буду рядом…
Но последнее моё слово услышит только ветер.
— …всегда.
