— Сложно сказать. Это такое особое чувство, которое на тебя нисходит.
«Как то, когда вы с мамочкой вместе?»
— Давай не будем об этом.
«Но для меня это лучшее время, — ответила она. — Я так люблю его».
— Я знаю, дорогая.
«Когда мамочка вернется?»
— Ты не могла бы помолчать, пока я читаю «Отче наш»?
Церковь Апостола Павла, построенная в конце XIX века, — настоящий собор в романском стиле. Из-за углубленного прямоугольного дизайна возникает ощущение, будто ты в попал в дирижабль. В противоположном от входа углу находится Стэнфордский Белый алтарь с каменными статуями и трубами готического органа. Боковые алтари и апсиды выполнены в филигранном барочном стиле. Атмосфера этого места такова, что каждый раз, когда я сюда попадаю, у меня появляется чувство, будто я стою на пустом футбольном поле на рассвете в самом конце зимы. Даже когда церковь переполнена, ощущение открытого пространства удивительным образом сохраняется. Здесь есть свой час пик: примерно в десять утра собор наводняется прихожанами и туристами. Месса с хором для меня — самое яркое переживание недели. Тут талантливейшие в мире певчие. По красоте их голоса могут сравниться только с закатом в горах.
Какофония из лая и подвывания ничуть не помешала преподобному Гилу прочесть молитву святому Франциску и краткое поэтичное назидание:
— Да будут благословенны эти животные, привносящие в нашу жизнь столько радости.
Препоручая нам себя, они возвращают нас к духовной сути.
Они — плоть от нашей плоти, единые с нами в любви.
Как учил святой Франциск, они — зеркало Господней любви к человеку.
Любовь едина для всех.
Она возвышает нас, очищает и делает цельными.
Обычно отец Гил не склонен к пышной словесности. Его проповеди краткие, прагматичные и ясные. Записывать необязательно.
Многие животные дожидаются благословения на руках у детей. На мой взгляд, дети еще слишком малы, чтобы понимать происходящее… Не обходится и без абсурда. К алтарю подходит женщина и протягивает кости своей умершей собаки — такие обгорелые, что я, стоя рядом, чувствую исходящий от них запах огня… Но все это почему-то вдохновляет нашего пастыря.
Отец Гил стал кропить животных святой водой. Пробиваясь через орущую разношерстную (в прямом смысле этого слова) толпу, он являл чудеса меткости.
— Какой большой мальчик! — произнес преподобный, подойдя к Холе.
— Это девочка, прошу прощения.
— Какая красавица.
— Спасибо, — сказал я. — Она приобщилась к вере недавно.
— Прекрасно.
И Хола получила двойную порцию священной влаги.
Пару секунд она стояла озадаченная — и только потом вспомнила, что ненавидит воду.
27
«Познакомьтесь с породой»
За день до выставки я решил, что лучший способ подготовить Холу — вымотать ее до такого состояния, чтобы она безразлично взирала на царящий вокруг хаос, пока восторженные посетители будут чесать ее за ухом.
То есть таков был мой план, но…
Даже в лучшие дни, когда, казалось бы, прогресс был очевиден, меня не оставляло чувство, знакомое Холли Винтер (она сказала так об одном из своих многочисленных аляскинских маламутов):
«В действительности он лишь принимал к сведению мои пожелания».
И все же план надо было выполнять. Поэтому я надел на Холу ошейник и повел на север, к Нью- Йоркскому Пресвитерианскому госпиталю, и далее — к Институту неврологии, где мне определенно стоило полечиться. Нам пришлось пройти сквозь толпу подозрительно юных медиков-практикантов в запачканных врачебных халатах. Мы уже возвращались обратно, повторяя на ходу команды, когда мое ухо уловило тихий треск. Хола вздрогнула, но уже в следующую секунду принялась бодро обнюхивать штабель мусора, который на 159-й улице почему-то зовется тротуаром.
Правая передняя лапа едва выдерживала вес ее тела. Я уже видел такое, когда ей на лапу попала соль — зимой солью был засыпан весь Манхэттен. Хола тогда вообще не могла двинуться, пока я не извлек крупинки, застрявшие между пальцев.
Внимательно осмотрев лапу, заноз я не нашел. Хола хромала все больше. Кое-как мы доковыляли до дома, и на всякий случай я провел дезинфекцию, хотя при более внимательном рассмотрении не обнаружил ни царапин, ни сыпи, ни ушибов.
Поздравляю, Марти, ты сломал лапу своей собаке… Теперь она не попадет на «Познакомьтесь с породой», и не по своей вине.
Пока моя кровь медленно превращалась в желе, Руби вспрыгнула на собачью лежанку и принялась мутузить Холу лапками, словно миниатюрный пекарь в маленьких белых перчатках.
Сидя в ветеринарной клинике в ожидании вердикта врача, я набрал номер Глории и сообщил, что ей все-таки не стоит приезжать на выставку.
— Ты ее замучил, — сказала жена. — Зачем ты так с ней?
— Все не настолько серьезно.
— Марти, ты сломал ей лапу! Это
— Может, это и не…
— Кажется, я знаю, какое у тебя было детство.
— Какое?
— Непроглядная тьма, — ответила Глория. — Ты издеваешься над собакой, чтобы она получила этот дурацкий сертификат, хотя он ровным счетом ничего не значит. На самом деле он не нужен ни ей, ни тебе. Ты ее не слушаешь. А она из шкуры вон лезет, чтобы сделать тебя счастливым, она… она…
— Ты плачешь? Глория, не плачь. Не надо, — сказал я умоляющим тоном. Теперь у меня появилось мерзкое чувство, будто я сделал что-то ужасное — в смысле, еще более ужасное, чем думал.
Глория еще пару раз всхлипнула и громко высморкалась.
— Слушай, — наконец сказала она, — будь осторожней с Холой. Ладно?
— Обещаю. Я же ее люблю.
— Я знаю.
— Мне так жаль, дорогая.
— Я знаю.
Ветеринар сказала, что это не перелом, а вывих, и прямо сейчас помочь Холе ничем нельзя.
— Не волнуйтесь, — добавила она. — Просто дайте ей отдохнуть.
— Хорошо, — ответил я. — У нас как раз есть один день на отдых.
Выставка проходила, как я уже говорил, в центре Джейкоба Джейвитса — уродливом монстре на берегу Гудзона, в самом конце Вест-Сайда. Единственное, с чем у меня ассоциировалась эта громада из стекла и бетона, — так это с памятником толпе, бессмысленной и беспощадной. У дверей извивались
