быть.
— Вы меня на пробу возьмите, — упрашивал Тимоха. — Неужто рабочему человеку ходу не дадите? Должны иметь сочувствие…
— Можем взять в бригаду сплавщиков, а про катер забудь.
— Ладно, давайте в бригаду… Я свое докажу.
— А если что, так пеняй на себя.
То ли понял Девяткин, что здесь ему крылышки обломают, то ли решил пригнуться, осмотреться вокруг, подыскать дружков, а там взять свое, только первое время работал он старательно, выделялся сноровкой. Неуемная силища позволяла ему орудовать багром вроде бы в шутку. Туда, где были трудные заторы, бригадир посылал Тимоху.
И так случилось, что моторист катера ушел осенью в армию, а на его место поставили Девяткина, поверили, что парень одумался.
Когда лес пускали по реке молем, стремнина паводковой воды подхватывала его и гнала тысячи бревен к низовью. Но не всем бревнам суждено было пройти длинный путь сплава. Иные, наглотавшись воды, теряли свою плавучесть и гибли на дне. И если бы умудриться и посмотреть на разрез реки, то можно увидеть, как чуть пониже уныло и тяжело плывут мертвяки, лесины, которые едва держатся на воде и вот- вот утонут, обессиленные и усталые. А если заглянуть еще ниже — там кладбище: на дне в один, а то и в два ряда черным сном спят скользкие бревна, топляки, жизнь которых оказалась ненужной. Сколько их похоронено здесь?
Это кладбище и считал Девяткин золотым дном.
Кончался сплав, и в разных местах появлялись охотники за топляками. Таскали по бревнышку, не спеша. Глядишь, на берегу сколько их для дровишек, а то и для венцов новой избы.
Девяткин выискал, места, где промышляли ловцы топляков, и занялся доставкой бревен. Однако ушлый парень быстро смекнул, что зря дешевит. Тогда он начал сам поднимать топляк и продавать золотой товар по дорогой цене. Чаще всего он промышлял поздно вечером, когда шел в дальний рейс. Действовал Тимоха в одиночку, осторожно и смело, буксируя бревна к окрестным деревням. Все сходило ему с рук, и деньги плыли в его карманы.
Он даже продумал, какой следует повести разговор, если кто заметит его. Ход мысли был таков:
«…Я рыбку ловлю — меня ж не сажают. А здесь что? Я лес не рублю, спасибо лесорубам — они постарались. Мое дело — поднять топляк. Тут главное — хорошее багровище иметь и воды не бояться. Потом уж катер тащит. Вот, браток, я так думаю: жизнь наша короткая, а в ней что главное? Думаешь? А ответ простой: ты у жизни на хребте держись, а на свой хребет не давай садиться. Иди ко мне в артель. Опять же транспорт свой».
Тимоха учитывал, что человек может оказаться несговорчивым, и на этот счет имел свои суждения:
«Говоришь, что, мол, лес государственный? Извини-подвинься. Это, когда он в небо смотрит. А когда он речной покойник — тут власть ничейная».
«Это воровство!»
«Опять извини-подвинься. А ежели я клад нашел? Царское золото, к примеру?»
«Надо государству сдать. Закон имеется».
«Слыхал. В газетах пишут».
«Вот видишь».
«Опять же разговор без ажура».
«Какого ажура?»
«А то, что мне государство награду за этот клад дает. Ну, премию, что ли. Неважно, как назвать. Только кредитки те положены мне законно. А здесь? Я кто? Моторист. Мне до «утопу» дела нет. Лишь бы мой катер на этот «утоп» не наскочил. Стало быть, к службе моей касательства «утоп» не имеет. А раз так, давай наградные. Не хочешь? Так-то, значит. Сплавной конторе подымать топляк нет резону. Ей два раза одно бревно не засчитывается. Усекаешь? Невыгодно конторе. А я из всего этого итог вывожу. Власть тут моя, и я ни перед кем не в ответе. Извини-подвинься».
— Свидетель Девяткин! Какое расстояние от ракушки до места пожара?
— Метров шестьсот.
— Куда вы пошли дальше?
— Только через дорогу перебежал, тут и запань прорвало.
— Расскажите подробней, что вы знаете о пожаре. Какой был первый очаг пожара?
Девяткин ответил, что о пожаре он мало что знает, видел издали, да и только. И про очаги ничего сказать не может, потому что пожар он и есть пожар.
— Где стоит дом Щербака?
— Недалеко от летней столовой, что сгорела.
— Поточнее, пожалуйста.
— Метров полтораста будет. Если вам интересно, можете смерить.
— Измерим. Скажите, каким образом огонь переметнулся так далеко?
— А я откуда знаю? Кажется, ветер был. Помню, сено сухое в стожках лежало. Много ли для огня надо?
— Вы можете описать рельеф местности от бочек с бензином до дома Щербака? — спросила Градова.
Свидетель сердито посмотрел на судью и сказал, что он не понимает ничего про рельеф местности.
— Разве вы не помните, как выглядит местность? Ровная она или холмистая?
Девяткин покачался на носках и ответил:
— Бочки на пригорке стояли, а дальше — низина.
— За ней дом Щербака?
— Нет. За низиной овражек тянется.
— Если идти к Щербаку, овражек обойти надо?
— Зачем? Там мосток проложен.
— Как же бензин попал по ту сторону овражка? Как могли загореться дом Щербака и общежитие?
— Не знаю, — Девяткин пожал плечами. — Может быть, бочки упали, потекли. Я не видел. Костер у столовой горел. В нем подавальщицы халаты кипятили в баке.
Щербак смотрел на широкие плечи моториста, его крепкую шею и неожиданно подумал, что со стороны показания свидетеля, обязавшегося говорить только правду, выглядят убедительно.
— Может, ветер искру от костра подхватил или, может, бензин подтек к костру, кто знает? — заключил Девяткин.
— Вы вспомнили про ветер. Он сильным был? И в какую сторону дул? — спросила Градова.
— Попробуй вспомни, что было два месяца назад! Кажется, когда я от ракушки к пожару бежал, то ветер мне аккурат в грудь дул. Стало быть, в сторону дома Щербака.
Судья искоса поглядела на свидетеля, затем взяла лист бумаги и прочитала:
— «Метеосводка за четырнадцатое июня. Ветер слабый до умеренного, северо-восточный». — Потом, опустив глаза, она внимательно посмотрела на план запани и с явным сожалением в голосе добавила: — Нет, ветер как раз дул в противоположную сторону.
Девяткин охотно согласился:
— Может быть. Разве все упомнишь?..
Допрос Девяткина длился долго, до вечера. Его показания, собственно, мало чем дополнили обстоятельства дела, связанные с аварией, однако Девяткин был одним из очевидцев пожара, о котором никто из подсудимых и опрошенных свидетелей ничего точного сообщить не мог. И совершенно неожиданно для Градовой в ходе судебного разбирательства смутно обозначился еще один поток происшествия: если до допроса Девяткина все еще считали пожар следствием аварии на запани, то теперь судейским чутьем и опытом Градова поняла, что пожар — самостоятельное звено, со своим интересом и тайной, которую нужно раскрыть.
