Федей разговаривать как хотел.
— Лодку ты не получишь, понял? — сказал я. — И не двигай своим толстым носом, тебя никто не боится.
Гриб еще сильнее задвигал носом и запыхтел.
— Ткну — мокрое место останется, — пробурчал он, сжимая кулаки.
Дед поднял голову и посмотрел на Федю, который все ближе подступал ко мне.
— Куда он лодку заховал?
— Откуда ему знать? — вступился Гарик.
Но я уже и сам разозлился. С какой стати Гриб размахивает перед моим носом кулаками? Не я ведь спрятал его лодку? Опять зло на мне срывает. Хватит с меня! На лодке я тогда терпел, никуда не денешься — кругом вода. А на берегу меня лучше не тронь.
— Клоун ты, — сказал я.
Федя окончательно рассвирепел. Он сдвинул повыше свою сморщенную кепку и замахнулся. Это движение Дед не переносил. Терпеть не мог, когда люди друг на друга кричали и замахивались. Если мы с Аленкой не дурачились, а всерьез ругались, то он грозно рычал и показывал свои ослепительные клыки. Федя не успел меня ударить, Дед молчком цапнул его за ногу. Гриб завопил и схватил Деда за хвост. Дед зарычал и, извернувшись, прихватил Федю за руку. Гриб сразу перестал ерепениться и спрятал руки за спину.
— Уйми собаку, — совсем другим тоном сказал он.
— Дед, как тебе не стыдно? — сказал я и отозвал его. Войдя в раж, он намеревался еще раз вцепиться в Федю. Гарик во время этой короткой схватки отбежал в сторону и выломал здоровый сук, готовясь вступить в бой с Дедом. Я посоветовал ему бросить палку, пока Дед не заметил. Я сказал Гарику, что Деда палкой не удивишь. Эрдельтерьеры — отчаянные собаки и никого не боятся. Они даже охотятся на львов. А уж с Гариком ему и делать нечего. Гарик послушался и бросил палку. А Дед, схватив ее, стал яростно грызть, только щенки полетели.
Федя осмотрел свои раны и, немного посопев, сказал:
— В деревне собака покусала одного… Тридцать уколов влепили!
— Сходи в больницу, пусть и тебе влепят, — посоветовал я.
— Ты привяжи его, — сказал Гарик.
— Он за дело кусает, — сказал я.
Федя нагнулся к воде и стал обмывать ногу и руку. А Дед уже забыл про нас: подбросил палку вверх, поймал ее и помчался вдоль берега, лая и дурачась.
— Нехорошо получилось, — сказал Гарик. — Человек переживает, лишился лодки.
— По-твоему, лучше было, если бы он мне врезал?
— Не надо было эту дурацкую бомбу в воду кидать. Столько мальков загубили. Зря ты Деда натравил, — сказал Гарик.
— В другой раз не будет кулаками размахивать.
Подошел Федя. На меня он не смотрел. Я понял, что наши отношения безнадежно испорчены. Признаться, Гриб мне не очень нравился. Орет, как на базаре, оскорбляет.
На меня даже отец никогда не кричит. Бывает, что Аленка разойдется, да что с девчонки возьмешь?
Федя сдернул с кустов свою одежду и, хотя она еще не просохла, оделся. К рамкам прилепил по кусочку листа подорожника.
— Пока, — мрачно сказал он и, прихрамывая, ушел. Гарик проводил его взглядом и, посмотрев на остров, пробурчал:
— Все из-за него…
Глава двадцатая
— Ну где же вы?! Сю-да-а!
Я решил, что Аленка тонет. Иначе с чего бы она так кричала? Наперегонки с Гариком мы бросились к озеру. Аленка стояла в лодке и обеими руками держала за длинное удилище.
— Я наконец поймала большую рыбину, — сказала она, не глядя на нас. Лицо у нее было удивленное.
Конец удилища ходил, леска натянулась.
— Давай я, — сказал Гарик, собираясь прямо в штанах лезть в воду!
— Не мешайте! — ответила Аленка. И даже ногой топнула. Она стала подводить добычу к лодке. Но лещ упирался, не шел.
— Уйдет! — стонал Гарик. — Как пить дать уйдет.
— Она же ловила, — сказал я.
— Где подсачок?
— Не кричи под руку, — ответила Аленка. — Я и без этого… сачка.
— Тащи подсачок! — приказал Гарик.
Я пулей бросился к палатке, схватил подсачок на бамбуковой ручке и прибежал обратно. Рыбина еще держалась на крючке. Гарик вырвал подсачок из рук и ловко забросил в лодку. Аленка, не отрывая глаз от лески, взяла его.
— Леску не ослабляй! — переживал Гарик. — Сорвется, слышишь?
— Никто не ослабляет…
— Пускай воздуха глотнет… Легче тащить будет!
— Он не хочет воздуха…
Аленка все-таки подвела рыбину к борту и стала просовывать под нее подсачок. Рыбина всплеснула, и мы увидели золотистый бок и черный плавник.
— Лещ! — сказал Гарик. Рыба высунула из воды голову и, глотнув воздуха, добровольно легла на бок.
— Чего ждешь? — крикнул Гарик. — Тащи!
Аленка все еще никак ни могла просунуть подсачок.
— Бери с хвоста! С хвоста, говорю!
— Лопнешь, — сказала Аленка.
Гарик стукнул себя кулаком по лбу и в одежде полез в воду. Но когда он подплыл к лодке, торжествующая Аленка уже держала в подсачке изогнувшуюся рыбину. Крупная чешуя отливала золотом.
— Просто удивительно, почему не ушел, — говорил Гарик, плавая вокруг лодки.
— Всю рыбу распугал, — сказала Аленка.
— Давай к берегу, — позвал я. Мне тоже хотелось посмотреть на леща. Аленке самой не терпелось показать рыбину. Она стала грести к берегу. Гарик плыл рядом.
— Она чуть удочку не утащила, — рассказывала Аленка. — Смотрю, удочка сползает в воду, я как дернула! Тяжелое что-то. Тут я как закричу…
— Слышали, — сказал я.
Лещ был килограмма на полтора. Он смирно лежал на траве и ворочал глазами. Почему-то он почти не брыкался.
— Везет же… — сказал Гарик. Мокрая рубаха и штаны облепили его, у ног — лужа.
— Я говорила, что поймаю… — ликовала Аленка. — Это Сорока мне место показал. Я с шести утра сижу тут. Сначала одни ерши, а потом…
— Что дальше было — мы знаем, — сказал я.
Аленка умолкла. И правильно, нечего задаваться. Повезло, так помалкивай! Вот мне почему-то не везет…
Я вдруг увидел, как недалеко от того места, где ловила Аленка, закачались камыши, скрипнула осока.
