— Где теперь эти туфли?
— Они еще стоят под стулом в зале.
— Хорошо, Эймс. Для нас очень важно знать, какие следы оставлены мистером Баркером и какие — преступником.
— Так, сэр. Должен сказать, что я заметил: его туфли запятнаны кровью так же, как и мои собственные, конечно.
— Ведь это вполне естественно, если учесть состояние комнаты. Прекрасно, Эймс. Мы позвоним, когда вы нам понадобитесь.
Несколько минут спустя мы перешли в кабинет. Холмс принес с собой ковровые туфли из залы. Как уже заметил Эймс, подошвы их были черны от крови.
— Странно! — сказал Холмс, стоя у окна и рассматривая туфли. — Действительно, очень странно!
Затем одним из своих быстрых резких движений он поставил туфлю на кровавый след, оставшийся на подоконнике. След вполне соответствовал туфле. Он молча улыбнулся своим коллегам.
Инспектор переменился в лице. В его речи явственно звучал шотландский акцент, как всегда в минуту волнения.
— Господа, — закричал он, — тут не приходиться сомневаться! Баркер сам указал на окно. Пятно много больше, чем след сапога. Я помню, вы сказали, что то была плоская нога, и вот объяснение. Но что это значит?
— Что это значит? — задумчиво повторил мой ДРУГ.
Уайт Мейсон хихикнул и потер свои полные руки в профессиональном восторге.
— Я говорил, тут замечательный случай! — воскликнул он. И в самом деле, замечательный случай!
Глава 6. Проблеск света
Три сыщика остались в усадьбе, чтобы подробнее разобраться в результатах следствия, а я отправился один в наше скромное помещение в деревенской гостинице; но прежде мне вздумалось погулять в старинном саду, окружавшем усадьбу, между рядами старых, причудливо подстриженных тисов. В глубине сада раскинулся красивый газон со старинными солнечными часами посередине: все это создавало чрезвычайно мирное и успокаивающее настроение, столь желанное для моих несколько натянутых нервов. В этой спокойной атмосфере как-то забывался мрачный кабинет с окровавленным телом на полу, а если и вспоминался, то лишь как фантастический ночной кошмар. Но в то время как я бродил по саду, стараясь отдохнуть душой в тихом уголке, произошел случай, вернувший меня к трагедии и остановивший у меня на душе тягостный отпечаток.
Я сказал уже, что ряды тисовых деревьев окружали дом. В самом дальнем от дома ряду они сгущались и переходили в длинную изгородь. По другую сторону изгороди, скрытая от взгляда человека, который шел бы от дома, стояла каменная скамья. Приблизившись, я услыхал голоса: какую-то фразу, произнесенную низким мужским голосом, и тихий смех женщины как бы в ответ на нее. Минуту спустя, обойдя изгородь, я увидел миссис Дуглас и Баркера, увидел раньше чем они заметили мое присутствие. Выражение ее лица меня поразило. В столовой, на следствии, она казалась серьезной и грустной. Теперь же все следы горя исчезли. Глаза горели радостью, и лицо явственно выражало удовольствие от какого-то замечания собеседника. Баркер сидел, сложив руки на коленях, с ответной улыбкой на лице. Через мгновение, увидев меня — они опоздали лишь на мгновение, — оба надели торжественно сумрачные маски. Еще два-три быстрых слова — Баркер встал и пошел мне навстречу.
— Извините, сэр, — сказал он, — но я имею честь обращаться к доктору Уотсону?
Я поклонился с холодностью, которая очень ясно показывала, какое впечатление произвело на меня увиденное.
— Мы так и думали, что это должны быть вы; ведь ваша дружба с мистером Шерлоком Холмсом всем известна. Не подойдете ли вы на минуту, чтобы поговорить с миссис Дуглас?
Я последовал за ним с угрюмым лицом. Я отчетливо вообразил себе растерзанное тело в кабинете. А здесь, в саду покойного, спустя несколько часов после преступления его жена и его лучший друг весело смеются над чем-то. Я сдержанно поклонился миссис Дуглас. Я переживал с ней ее горе в гостиной. Теперь ее вопрошающий взгляд не вызвал во мне никакого отклика.
— Я боюсь, что вы сочли меня пустой и бессердечной, — сказала она.
Я пожал плечами.
— Меня это не касается, — сказал я.
— После, быть может, вы воздадите мне должное. Если бы вы только выполнили…
— Совершенно не нужно, чтобы доктор Уотсон что-либо выполнял, — быстро произнес Баркер. — Как он сам сказал, это его не касается.
— Совершенно верно, — сказал я. — А теперь прошу разрешения продолжить мою прогулку.
— Одну минуту, доктор Уотсон, — воскликнула молодая женщина молящим голосом. — Я вам задам всего один вопрос, на который вы можете ответить с большей точностью, чем кто бы то ни было на свете; это для меня очень важно. Вы знаете мистера Холмса и его взаимоотношения с полицией лучше, чем кто- либо другой. Предположим, что разгадка дела будет ему конфиденциально сообщена, должен ли он непременно поделиться ею с официальным сыщиком?
— Да, вот именно, — резко сказал Баркер. — Самостоятелен ли он или работает с ними и для них?
— Я, право, не знаю, могу ли обсуждать такой вопрос…
— Я прошу… я умоляю вас об этом, доктор Уотсон. Я уверяю вас, что вы очень поможете… очень мне поможете, если разъясните этот вопрос.
В голосе ее звучала такая искренность, что на мгновение я позабыл про все ее легкомыслие.
— Мистер Холмс не зависит ни от кого, — сказал я, — он самостоятелен вполне и будет действовать, как ему подсказывает его собственное мнение. Но в то же время вполне естественно, что он испытывает чувство лояльности по отношению к своим официальным помощникам, и, я думаю, это помешает ему скрыть от них то, что могло бы помочь передать преступников в руки правосудия. Кроме этого я ничего не могу сказать и советую вам обратиться к самому мистеру Холмсу, если вы желаете получить более точные сведения.
Сказавши это, я приподнял шляпу и пошел своей дорогой. Обогнув изгородь, я оглянулся и увидел их сидящими там же и горячо разговаривающими, а когда они в свою очередь взглянули на меня, я понял, что предметом их теперешней беседы был разговор со мной.
— Я не нуждаюсь в их откровенности, — сказал Холмс, когда я сообщил ему в разговоре с Баркером и миссис Дуглас. Холмс провел много времени в усадьбе, вернулся в гостиницу около пяти часов и с огромным аппетитом принялся за вечернюю закуску, которую я велел для него приготовить. — Без откровенностей, Уотсон, так как они будут очень неуместны, если дело дойдет до ареста их за сообщничество в убийстве.
— Вы думаете, дело идет к этому?
Он был в очень добродушном и веселом настроении.
— Мой милый Уотсон, когда я покончу с четвертым яйцом, я буду в состоянии ознакомить вас с положением вещей. Я не скажу, что мы в нем уже разобрались, — но когда мы нападем на след пропавшей гимнастической гири…
— Гимнастической гири?
— Боже мой, Уотсон, да неужели вы еще не вникли в тот факт, что все дело стало из-за пропавшей гири? Ну-ну, не стоит смущаться, так как — говоря между нами — я думаю, что ни инспектор Мак, ни этот превосходный местный сыщик не придали никакого значения этому ее поразительному исчезновению. Одна гиря, Уотсон! Представьте себе атлета с одной гимнастической гирей. Вообразите самому себе однобокое развитие мышц — предстоящую опасность искривления позвоночника. Ужасно, Уотсон!
