снова продолжали шептать голоса…
- Да, на твоей лодке сложно расслабиться.
- Что, опять щебечут? А ну цыц, дайте передохнуть, и так постоянно в ушах звените! – прикрикнул Харон утопленникам в задней части лодки, - Катаю их задаром, а они даже посидеть тихо не в состоянии!
- Не кричи ты на них. Они умерли, а это сложно признать. Всё что им осталось – шептать.
- Но, Гэб! Они здесь повсюду плавают, словно мусор, и только мне одному есть до этого дело! Мало того, хоть бы кто-нибудь с цветком утонул! Безбилетники!
- В настоящей жизни редко умирают с цветами в руках. Такое чаще случается в книгах и фильмах.
- Я похож на одну из сестёр милосердия?
- Нет, но я угощу тебя грогом.
Харон только хмыкнул, повернув лодку навстречу очередному покойнику.
- Проклятый Стикс! Ты смотри, как сохранился! Видать совсем свежий!
- Ещё немного и я подумаю, что ты решил открыть ресторан…
- Ха-ха! Боюсь, инспекция меня прикроет! Но этот… - Перевозчик наклонился поближе к новому «безбилетнику», внимательно осматривая тело, - его убили несколько минут назад… Гэб, да открой ты уже глаза! Сама невозмутимость!
- А ты слишком эмоционален для сборщика трупов, Харон…
- Я бывший пират, чёрт возьми, к тому же испанец! Характер такой, неспокойный!
- Да-да… Что там у тебя?
- Юноша, смазливый, одет в тёмно-синий жакет… во внутреннем кармане есть блокнот… хм… тут вложен листок… ты знаешь этого парня, Гэб?
- Почему я должен?
- Здесь твоё имя…
На мокром листке бумаги Инкуб прочитал:
«Заходи, как напишешь что-нибудь новое. Совсем не ангел, Гэбриел Ластморт».
Смяв в руках, он бросил его в воду и ещё долгое время стоял, неподвижно, без звука, задумчиво глядя, как исчезает клочок промокших воспоминаний в недрах чёрной реки. Наблюдатель знал – смерть поэта была неслучайна. Впрочем, случайной она была… по людским меркам… даже шальной, как та пуля, что сгубила Поля. Неосознанно, человек убивает человека за обладание ложными ценностями, которые скорее приведут к новым смертям, нежели счастью. Все люди воюют за счастье. Но только счастье для всех – разное. Если бы существовал эталон счастья… кто знает, может, тогда и не велась бы эта вечная нелепая война.
Поль… глупый Поль… что понадобилось ему ночью на улицах города, в котором люди тоже давно сошли с ума. Гэбриел понимал: смерть поэта не являлась отмщением – лишь стечением обстоятельств, зачастую принятых называться судьбой.
Так сложилось в этом мире – раньше всех уходят те, кто видят больше других. Дряхлыми стариками умирают обычные – призраки во плоти, планктон времени… а ещё ¬– трусы, сующие носы в зазеркалье, но пугающиеся увиденного. Их можно узнать по фразе: «когда-то я был одним, но сейчас вырос, повзрослел и стал не таким». Конечно же, период взросления не определён. Некоторые достигают «зрелости» раньше, другие как раз поспевают к поминкам. На самом деле все они боятся, не желая верить в реальность того, к чему прикоснулись когда-то. И чувство противоречия терзает их до конца, не позволяя обрести себя и стать полноценными, настоящими. Таким людям остаётся жить по установленным законам и порядкам, и даже бунт, их редкий, едва слышный бунт отчаяния, всегда остаётся без внимания, ибо никем не воспринимается всерьёз.
- Ты ведь знал этого парня, Гэб… Может, хочешь с ним поговорить?
- Нет. Я знал его живого. Мёртвого же не желаю знать.
Судьба…
…странная насмешка на лице того, последнего, отражённого в твоих глазах.
Поль-декадент должен был умереть. Ещё тогда, на мосту, но Наблюдатель спас его. Казалось, сам Город просил спасти поэта… стервятники выползли из нор…
В ту ночь на мосту встретились трое: убийца, жертва, и тень. Чья тень? И кто актёры? И какую именно он, Гэбриел Ластморт, играет роль?
IV Dies
Он уже приближался к мансарде, когда кто-то схватил его за руку и увлёк за угол близстоящего дома. Незнакомка в чёрном макинтоше[52], по-видимому, ожидала его здесь с утра. Зачем?
Только сейчас, пробившись сквозь пелену мыслей, Наблюдатель услышал полицейские сирены и голоса, среди которых особенно выделялся возмущённый, хриплый Якоб, требовавший, чтобы все отправились «прямиком к чертям». Лейтенант, по-видимому, руководивший облавой, напирал, надеясь выведать, «где прячется Гэбриел Ластморт, хладнокровно убивший девушку по имени Софи, и похитивший поэта, отзывавшегося на кличку Поль».
- Они убили её, - Инкуб покачал головой, и направился прочь из укрытия.
- Стой! – она сжала его руку ещё крепче, не желая отпускать.
- Я не убийца. Мне незачем скрываться.
- Полиция получила наводку от Совета! Они хотят связать тебе руки, и используют этот случай как предлог.
- Так значит, ты снова спасаешь мне жизнь?
- Узнал, наконец? Я уж думала, совсем в себе потерялся…
- Нет.
Инкуб улыбнулся... едва заметно. Мэлис сняла капюшон, и чёрные кудри упали на её глубокие, словно чёрная Нева, глаза.
- Зачем ты пришла?
- Помнишь, я нарисовала твой портрет? Теперь можешь его увидеть…
Они покинули район незаметно, смешавшись с сонными курьерами и клерками. Написанная наскоро статья в «Утренней Реке» гласила: «Иностранец злоупотребляет городским гостеприимством. Две смерти на счету Безумного Шляпника. Приметы: чёрная широкополая шляпа и длинный плащ. Сообщайте о подозрительных субъектах по телефону…».
- И эти люди считают себя правителями мира? Ты смотри, герой, как они тебя обозвали!
- Кэрролл[53]… снова… и, как всегда, неуместно.
- Это всё для красного словца. Однако, сами себе противоречат.
- Люди будут искать безумца в шляпе…
- Или бродягу, вроде тебя сейчас… но не представительного джентльмена.
- Исключено. Меняться в угоду слухам не собираюсь.
- Значит, ради меня. Сегодня идём в театр.
- Какая пьеса?
- Пир во время чумы.
- Что ж… понадобится маска…
_________
