крыши старых домов, стянутых вместе невидимой цепью, за которыми медленно стремилась в неизвестность чёрная лента холодной реки. Тусклый мираж солнечного света застыл на стёклах, словно хотел заглянуть в глаза Наблюдателя – волчьи зрачки, налитые янтарной мглой, отражали блеклый цвет болезненной охры.
Отойдя от окна, он снова включил свою любимую песню. Чёрная лента печали... наблюдала, как падает ангел с печальным взглядом.[9] Так наблюдает и он за городом с двойным дном и потайными дверьми.
Наблюдатель… Впервые появившись здесь, он влюбился в городской профиль. Заглянув за фасад, полюбил его ещё больше. Встретившись лицом к лицу – проиграл в неравной дуэли, рискнув взять на себя ответственность за то, что не в силах скрывать. И когда Город предложил ему стать Наблюдателем, он согласился. Несмотря на то, что многие были против, и не желали принимать чужака. Какое ему до них дело…
Он давно присматривался к этому дому, а хозяин был только рад сдать мансарду, потому что никто не хотел в ней жить – из-за привидений. Сам хозяин рассказывал: среди людей ходит легенда, что там умерла ведьма, отравилась одним из своих ведовских отваров. Наблюдатель всегда с улыбкой слушал эти истории, сравнивал разные версии и иногда рассказывал их самому призраку – юной девушке, появлявшейся на кухне, обычно на новолуние, чтобы снова продолжить свои эксперименты. Она настаивала, что должна продолжать, несмотря ни на что, и Наблюдатель решил не спорить, будучи не понаслышке знаком с характером девушек-призраков.
Хозяин брал скромную плату, никогда не интересовался, чем его жилец занимается, больше любил выпить и травить байки. Благодаря чему Гэбриел всегда был в курсе последних городских новостей «из первых рук».
У хозяина он был записан, как «Иностранец, англичанин или немец». Якоб (так звали хозяина) плохо знал языки, что избавило Иностранца от объяснения странной фамилии Ластморт, на которую часто обращали внимание более искушённые в образовании люди. Часто, уходя прочь, он бросал скупое: «Я инкуб…», игнорируя последующие вопросы, ибо знал, что никто не поверит, или не поймёт. Этим ещё, в том числе, был интересен таинственный город, в котором несуществующее существовало и спокойно бродило в одеянье тумана среди плывучести образов и размытости тел.
Истощённый ночной прогулкой, Гэбриел встречал утро в полудрёме, наслаждаясь экспрессией скрипки, почти касавшейся звуком самой кромки пурпурных небес. От усталости черты его лица казались более строгими, напряжёнными. Как будто он был настороже, готовый в любой момент открыть глаза и посмотреть прямо в душу тому, кто осмелится потревожить его покой. На сжатых губах читалась борьба… с голодом, вновь овладевшим им… с пламенем, вновь обуявшим. И то был не сон, а тяжёлые думы, от которых он не умел избавляться, оставлявшие следы морщин на молодом, но истомлённом веками, лице.
В то время серые тени, гонимые днём, стекались в трущобы – тёмные городские закоулки, заканчивавшиеся глубоко под землёй. Там, во мраке городской бездны, среди крыс, пауков и змей, таились ночные кошмары, преисполненные страхов и предрассудков, питающиеся отчаянием и безнадёжностью. Сквозь пелену мглы они прогрызли пещеры, сотворив цепь тоннелей под городом, питавшим их кровью и отчаянием. И каждой ночью они выползали из своих нор в поисках новой жертвы, пришедшей на порог смерти, но забывшейся в сомнениях и страхе перед ней.
Стервятники… Так называли их Видящие – те, кто не понаслышке был знаком с изнанкой города; те, кто не раз заглядывал за фасад.
Сами стервятники никак себя не называли. Они не имёли имён, ненавидели свет, и никогда не поднимались в город поодиночке. На сумрачных улицах они блуждали в поисках падали, и, найдя, навсегда похищали жизнь и тело жертвы с поверхности.
Кто-то считал их вампирами, кто-то безликими демонами; заблудшими душами или злыми призраками, не сумевшими обрести покой. Ходили слухи, что их жертвы сами становились стервятниками: слугами неизвестной пустоты, без памяти, мысли и времени. Возможно, то были просто тела, ибо ни один Видящий не чувствовал их души.
Городской Совет знал о существовании стервятников и считал их неотъемлемой частью Баланса, поддержанием которого и занимался на протяжении долгих веков существования самого Города. Но, ступая по камням улиц, даже члены Совета невольно вздрагивали при мысли, что где-то там внизу чуткие безликие существа прислушиваются к их шагам, стучатся в их мысли в надежде учуять запах смерти и увлечь за собой в острую, беспросветную мглу.
В темноте – без единой свечи и островка света – серые тени перешёптывались на неизвестном Видящим языке в ожидании смерти дня и великого пришествия ночи. И Город не слышал их, обычно. Но не сегодня, ибо ропот был столь громким, что дрожала земля под ногами людей.
- Неужели землетрясение? – удивлялись одни.
- Может, штормовое предупреждение? – вопрошали другие.
И только Видящие настороженно прислушивались, понимая, что это гнев стервятников сотрясает своды подземных тоннелей, заставляя землю дрожать под воздействием пульсирующих волн, которые излучали их шипящие голоса.
- Вы передали информацию в Новости?
- Да, представим это как обычное землетрясение, ничего особенного.
- В городе давно не было землетрясений…
- Но люди поверят. А вот серьёзность истинной причины землетрясения мы пока не смогли оценить. Мы ведь не можем контролировать стервятников.
- Они действительно взбешены, если заставили вздрагивать целый город.
- Вообще за всю историю Города, не припоминаю случая, чтобы кто-то отнимал у стервятников добычу.
- И тут появился этот Наблюдатель… что же, он себя приговорил, собственноручно. Не думаю, что его оставят в живых.
- Мы не будем вмешиваться?
- Зачем? Он чужак в нашем городе. Коли решил жить по своим законам, его защита не входит в наши компетенции.
- Но как же испытательный срок? Мы пойдём против международных правил?
- Представим всё как несчастный случай. Наблюдатели не вечны и могут оступиться. А нам, думаю, можно начинать искать нового Наблюдателя. Ночью Гэбриела Ластморта, несомненно, поглотит тьма.
Портрет
_________
Гэбриел… Гэбриел… Голос из пустоты… словно из сна… Приятный, бархатистый голос безусловно красивой девушки – это он знал наверняка. Открыв глаза, огляделся. Комната показалась знакомой, но обстановка и вещи… краем взгляда он уловил расшитые золотом алые портьеры, женский портрет на стене и балдахин на кровати, в которой, по всей видимости, он сейчас лежал. Повернув голову, он встретился взглядом с девушкой, томно улыбавшейся, глядя на него.
- Гэбриел, ты был великолепен! Впрочем, как всегда! Но я не перестаю удивляться, как ты меня чувствуешь! Быть может, есть школа, где обучают искусству любви… тогда, бесспорно, ты был бы там фаворитом!
Обнажённая, ничуть не стесняющаяся своей наготы, девушка лежала спиной к большому овальному зеркалу, и Гэбриел мог видеть её великолепные ягодицы, и крошечные капельки пота – солёной воды
