Подростков усадили на обтянутые коленкором кушетки в разных углах поселковой амбулатории.
Из ноздрей настойчивого мальчишки торчали ватные тампоны, а бровь была заклеена пластырем. Женька тихонько всхлипывала: на матроске порвался рукав, ссадины ей смазали зеленкой, а лодыжку облепили компрессом.
Напротив стояли ее родная сестра и участковый. Милиционер тяжело вздохнул, протянул Ольге туфлю с отломанным каблуком и объяснил:
— Дрались, гражданочка, так, что едва разнял. По старому времени — парня выдрать как следует, а барышню в угол голыми коленками на горох поставить.
— Я, как медик, против телесных наказаний, — вмешался врач — пожилой джентльмен с седенькой бородкой, в пенсне и круглой докторской шапочке, по фамилии Колокольников. Его старую закалку выдавал перстень с крупным черным камнем. Доктор благодушно продолжал: — Проблема в том, что пионэрами становятся лица обоего пола. Готов согласиться, что юношам оздоровительная гимнастика, дисциплина и воинские навыки полезны для службы в армии. Но девушкам не место в подобных сообществах. Раньше обучение было раздельным, отношения полов — романтическими. Молодые люди парами сбегали в сад целоваться. Теперь извольте видеть, пионэры между собой никакой разницы не усматривают и дерутся на равных. Утверждают, что рассорились из-за книги, — таковы плоды просвещения…
Колокольников взглянул на часы:
— Впрочем, я скверный педагог, если судить по моему внуку, к тому же моя медицинская миссия завершена. Позвольте откланяться — мне надо успеть сделать очень важный звонок! — Пожилой медик повернулся к участковому, поправил очки, посерьезнел. — Оставляю молодых людей на ваше милицейское попечение, санитарка запрет двери, когда родители разберут ребятню по домам…
Он снял халат и вышел, в амбулатории повисла душная, тяжелая тишина.
Но стоило двери скрипнуть, впустив в медицинское учреждение нового визитера, как Ольга сразу же оживилась, подхватила с медицинского столика остатки разорванного фолианта и двинулась прямиком к младшей сестре:
— Евгения, мне очень стыдно! Как ты могла бить незнакомого мальчика, да еще и библиотечной книгой? Книга порвалась, испортилась — ведь это не твоя частная собственность. Я все напишу отцу, а мы немедленно уезжаем в Москву, сегодня же!
Щеки Ольги заливала краска, а голос срывался — что подумает о них ее новый знакомый — товарищ Арман?
Прислонившись спиной к выкрашенному белым медицинскому шкафчику, Арман молчал. Он выглядел скверно — несмотря на безупречный темный костюм с рубашкой винного цвета — усталым, совершенно измученным. Но впалые щеки и синеватые прожилки на неестественно бледной коже придавали этому человеку особую, обреченную красоту. Ольга только на секунду встретилась с ним взглядом и запнулась:
— Я… я сегодня напишу папе, а завтра уедем. То есть… мы уедем, как только получим ответ…
Арман стоял и, не отрываясь, смотрел на ее Женьку. Ольга по-взрослому, как школьная учительница, поджала губы и дернула девочку за руку:
— Кто тебе разрешил так одеться? Как ты достала помаду? Где взяла чулки?
— В старом комоде…
— Но там же вещи прежних жильцов. Нельзя носить чужое белье, у тебя разовьется грибок стопы или еще какая-нибудь кожная болезнь, тебе любой доктор скажет…
Сосед нашел в себе силы улыбнуться:
— Ольга, милая, поберегите свой дивный голос и не браните сестру. Я уверен, она ни в чем не виновата! — Женька была готова броситься на шею этому доброму, справедливому человеку и расцеловать в обе щеки. Но ей мешал компресс на ноге. — Ваша сестра дитя, чистая душа!
Женька прикусила губу, а Ольгин знакомый продолжал:
— Боюсь, ее втянул мой племянник, вот этот юноша. Идем, Тимур, — откуда только берутся ваши идиотские прозвища? С тобой будет отдельный разговор, не при дамах. — Он подтолкнул мальчишку к выходу.
Но дорогу ему преградил милиционер:
— Минуточку, гражданин. Погодите, вы сами какой пример подаете молодому поколению? Вторую неделю живете не прописавшись! Документики при себе имеются?
Пока дотошный участковый так и эдак разглядывал паспорт соседа, Женька скользнула со стула и, подпрыгивая на одной ножке, добралась до мальчика, поймала его руку, виновато прошептала:
— Тимур — ну я же не знала, что ты Тимур… Почему ты сразу не сказал?
— Это тайна. Секретное имя, — буркнул мальчишка, — чтобы… делать людям добро!
В ту же самую минуту Арман шептал ее сестре:
— Ольга, это я виноват, ничего не могу поделать с мальчишкой! Но я подарю вам новые, прекрасные туфли, и мы пойдем на танцы завтра вечером, хорошо?
Ольга неопределенно улыбнулась.
Солнце клонилось к закату. У самой верхушки разросшегося старого платана, неподалеку от поселковой амбулатории, устроилась сойка. Любопытная пичуга смотрела вниз, туда, где бушевали недоступные ее птичьему уму страсти. Прямо под нею, в густой зеленой листве на ветках устроились двое мальчишек — один в полосатой тельняшке, другой в бриджах. В руках у мальчишек заманчиво поблескивал золотистый предмет. Это был помятый театральный бинокль, который они поочередно подносили к глазам. Еще сойка видела, как у забора амбулатории сгрудились поселковые подростки. Один из них встал на четвереньки, другой, в видавшей виды кепке, взобрался к нему на спину и оттуда заглядывал через забор. Их третий приятель старательно расшатал и уже отодвинул доску, пытаясь пролезть во двор через дыру.
Всю ватагу очень занимало, что происходит в амбулатории, но разглядеть хоть что-то через пыльные оконца было непросто. Одни напирали на подгнивший забор, другие ерзали на сухой ветке, а потом случилось неизбежное: ветка с хрустом подломилась, мальчишки полетели вниз — мягко приземлились, переполошив группу у забора, — забор не сдюжил и рухнул, теперь все ребята барахтались прямо во дворе:
— Вы чего здесь?
— Чего — того!
— Любуетесь, как вашему комиссару впаяют за хулиганство? Вот смеху будет!
— Как бы вам самим по шеям не впаяли!
— Сдачи получить не боязно?
Напуганная шумом сойка вспорхнула и закружила над двором. На крыльцо выбежал человек в милицейской форме, за ним другой, в шляпе и костюме — темном, как крылья сороки. Казалось, что с каждым догорающим лучом солнца его сила и ловкость прибывали. Мужчина без труда растащил подростков, взгрел, не разбирая правых и виноватых, с крыльца за ними следили две восторженные девушки и паренек в синей рубашке. Арман, это был он, заставил ребят кое-как вернуть забору вертикальное положение и передал всю бойкую ватагу на милость участкового. Но сойке было не до них — она упорхнула к соседнему старому дереву, клевать в коре долгоносиков.
Милиционер пожал руку добровольного помощника. Странное ощущение. Ему показалось, что под дорогой замшей спрятан кусок льда, до того она была холодная, — одно слово, «стальная рука Коминтерна»! Но товарищ шутку проигнорировал, напомнил, что служит по линии Совинторга, и протянул милиционеру купюру — в качестве штрафа за свое незаконное, без прописки, пребывание в поселке, и даже не стал дожидаться квитанции.
Гореев слегка подтолкнул Тимура вперед, в этот краткий миг по его лицу скользнула судорога боли. Оба обитателя дома за номером тринадцать быстрым шагом удалились в сторону своего жилища. Ольга тут же потащила упирающуюся сестренку в сторону дачи, осыпая обещаниями посадить Женьку под самый настоящий домашний арест до приезда отца.
