срежет… Ну, чо, побрели домой? Отловились на сегодня…
Он пристал к берегу не доходя лагеря. Палатки уже видны были за сосняком.
— Вот через лесок пройдешь. Будто из лесу, мол…
Степан допил водку и запустил бутылку в реку.
— Тихий час в детском саду… Отдыхают… цуцики…
— Тише ты.
— А почему это я вдруг — тише? Кого мне тут бояться?
Степан занес ногу на берег — и рухнул в воду.
— Напился-таки — Борька принялся его поднимать. — Говорил же — не пьют на реке.
— Это я напился? Только зубы пополоскал.
— Ну, скорей, чо ли! — чуть не плакал Борька. — Светат уже. Мне рыбу везти — любой колчак остановит.
— А что мне твои колчаки? У меня вон своих… — Степан, качаясь, пошел к лагерю. — Скинутся они… Я вам скинусь!..
Как знал Борька, как чуял — на полдороге к Банному наперерез ему двинулся синий «Амур» с милицейской фуражкой над ветровым щитком. Борька тоскливо оглянулся: не уйти. Заглушил движок, ногами незаметно запихивая мешок с рыбой глубже под брезент.
— По Березовой пройдем? — крикнул милицейский капитан, подымаясь размяться. Под мышкой у него болтался на ремне короткий десантный автомат. Рядом сонно глядел на Борьку сержант в бушлате с красными погонами, тоже при автомате. Между ними качалась длинная тараканья антенна полевой рации.
— Не. Пересохла, — напряженно мотнул головой Борька.
Капитан вздохнул и почесал шею под воротником.
— Бритых не видел?
— Не, — у Борьки отлегло от сердца. Не по его душу. Да и то верно: когда это колчаки с автоматами ходили!
— Чо, опять побегли? — весело спросил он.
— Но. Увидишь — шумни. Трое, — «Амур» отвалил в сторону.
Ох, и везло сегодня Борьке! И от колчаков ушел, и от ментов, да еще Михалина вдруг лишку дала — просчиталась, должно, дура старая…
Он передал Юре сеть, спустился за ним в кубрик. Юра против обыкновения был угрюм, глядел в сторону.
— Чо добыл?
— Ничо, — Борька стал рассказывать, возбужденно размахивая руками. — Раз пройти успели — тут колчак и грянул. Знали, должно — с двух концов на четырех лодках. Ну мы кто куда. Демидова сразу взяли, видел, Петровича тоже. Один за мной, а я в Гнилой рукав — там под яром-то чисто, сам знашь, а он в карчах завяз, а я оттуда в Озерную — и гари!.. Сдал уж Михалине, — он вынул деньги, показал гордо.
— Феликс приходил, — сказал вдруг Юра.
— Чего ему? — напрягся Борька.
— Велел шумнуть, когда явишься… Это… — Юра снова отвел глаза. — В специальную школу тебя хочет определить… В такую, для этих, — он покрутил пальцем у виска, — для отсталых…
— Да ты чо? — Борька улыбнулся даже. — Я чо, дурак, чо ли? Да у нас полкласса, как я, учатся! Чо ж, всех туда?
— Надоумил его кто-то. Он уж договорился, чтоб врач, значит, тебя… признал… И молоток еще…
Юра упорно смотрел в сторону, и Борька вдруг понял, что это всерьез. Так всерьез, что дальше и плыть некуда.
— Да нормальный я!
— Чо ты мне кричишь? Я-то знаю…
— Так скажи им!
— А кто я тебе? У них с матерью все права. Чо захотят, то и сделают… Это они, чтоб тебя с глаз долой. В интернат, значит, в Вартовск или в Тобольск.
— Да кто ж меня после этого в мореходку возьмет?
Борька посидел сгорбившись. Потом поднялся, вынул из стола шкатулку, взял все деньги и пошел из кубрика. Юра поднялся на палубу, молча смотрел, как Борька отвязывает лодку.
— Это… не вернусь я больше, — сказал Борька. — Уеду с отрядом, затеряюсь. Сколько денег хватит — уеду, а там в детдом пойду сдаваться. Сирота, скажу. Не дайте пропасть…
И, не оглянувшись на город, пошел вверх по реке.
У берега стоял огромный буксир-толкач «река-море», плавучий небоскреб с белой надстройкой. На заплесок были скинуты сходни, люки моторного отделения открыты — чинились, видно. Борька пристал чуть ниже, нерешительно поднялся по сходням. Навстречу вышел молодой парнишка в черной форменке с золотыми «птицами» на рукаве, веселый и круглолицый.
— Здрасьте, — сказал Борька. — Мне б капитана.
— Добрый день. Капитан слушает.
_ я это… — замялся Борька, — Я лоцию посмотреть, можно?
— Заблудился?
— Вроде, — Борька деловито полистал лоцию, открыл на нужном месте, уверенно ткнул грязным ногтем, — Значит, мы здесь… а мне сюда… значит, так и так…
— Разбираешься? — искренне удивился парень.
— А то! У вас еще лоция не полная. Вот тут свальное течение, а у вас не обозначено… А вот отсюда прямиком старица. Вы подрисуйте, я-то знаю.
— Спасибо за информацию, — усмехнулся парень. — Только мы в эти протоки и не втиснемся… Значит, лоцию ты лучше меня знаешь. С чем причалил?
— Это… Возьмите меня к себе. Юнгой. Я все могу — вести могу, я фарватер, знаю, палубу мыть могу, готовить…
— Ты сколько классов кончил, салага?
— Семь.
— А зовут как?
— Борька.
— Так вот, Борька. Кончай восьмой, поступай в речное, а там — милости просим.
— Тогда меня любой возьмет. Вы сейчас возьмите!
— Да как я тебя возьму! — сказал капитан. — Кто мне разрешит тебя взять? Никто тебя не возьмет, с семью-то классами, макароны разве продувать. Не на галере ведь ходим — там грести ума немного надо. Вот это с чем едят, к примеру? — Он положил руку на какой-то прибор. Борька пожал плечами. — Локатор это. А как устроен, знаешь? А это? А дизель как фурычет?
— Ясно, — сказал Борька. — Извините.
— Эй, Борька, — крикнул капитан. — Случилось что? Погоди!
Борька не обернулся.
В устье Тромъегана Борьку перехватил мужик на ярко-красном «Нептуне» с мотором «Меркюри». Могучий двигун, иностранный, сил больше, чем в «Жигулях», и стоит, небось, столько же. И сам мужик был какой-то иностранный, с седой гривой до плеч и в темных очках.
В катере у него курили девицы в пестрых анараках, орал магнитофон. Сиденья были обиты бархатом.
— Направо пойдешь? — спросил мужик, повернув к Борьке темные очки.
— Но.
— Будь любезен, загляни во вторую протоку, найди некоего Борьку Хромова, передай следующее: «Куйбида шумнул, мол, Федор в милицию подал за угон».
