возвращении.
Эмма зашлась в кашле — отвратительный, дребезжащий звук — и поняла, что раньше даже не представляла себе, что такое на самом деле боль. Мысленно она приказала себе не смотреть на исполосованную грудь.
— Кто она? — спросил Харман.
Лаклейн прижал её к себе ещё крепче.
— Это она, — ответил он, словно в его словах был какой-то смысл. Ей же сказал: — Ты в безопасности, Эмма. С тобой всё будет хорошо.
— Но она… не ликанша, — заметил молодой мужчина.
— Она — вампир.
Послышался какой-то сдавленный звук.
— В-в-вы уверены? В ней?
— За всю жизнь я ни в чем не был так уверен.
Голова Эммы затуманилась, и она провалилась в поджидающую темноту.
Войдя в комнату, Лаклейн опустил Эмму на свою старинную кровать. Она стала первой женщиной, которую он привел сюда.
Харман зашел следом и принялся разжигать камин. Может быть, Лаклейну и было неуютно, когда за спиной горел огонь, но он знал, что Эмма нуждается в тепле.
Затем в комнату, торопясь, влетела служанка с чашей горячей воды, полотном и повязками и еще две девушки, которые принесли их сумки из машины. Сложив всё принесённое, они вместе с Харманом вышли из комнаты с задумчивыми выражениями на лицах, оставив Лаклейна заботиться об Эмме.
Когда он начал снимать с неё мокрую одежду и промывать раны, она всё ещё была слаба, и то приходила в сознание, то снова впадала в беспамятство. И хотя её раны заживали на глазах, тонкая, нежная кожа и плоть между грудей всё ещё были рассечены до костей. У него тряслись руки, когда он промывал эти раны.
— Больно, — застонала Эмма, вздрогнув, когда Лаклейн в последний раз проверил их, прежде чем перевязать.
Его затопило облегчение. Она снова могла говорить.
— Как бы я хотел забрать твою боль, — проскрежетал он. Его собственные раны были глубокими, и всё же он ничего не чувствовал. И пока Лаклейн обматывал повязками её грудь, от мысли о том, что она страдает, у него дрожали руки.
— Эмма, почему ты побежала от них прочь?
Не открывая глаз, она прошептала:
— Испугалась.
— Почему?
Последовало легкое движение, словно она пыталась пожать плечами и не смогла.
— Никогда не видела вампира.
Лаклейн закончил перевязку и заставил себя туго завязать концы бинтов, вздрагивая вместе с ней от боли при каждом нажатии.
— Я не понимаю. Ты сама вампир.
Эмма открыла глаза, но они были несфокусированы.
— Позвони Аннике. Номер на медицинской карте. Позволь ей приехать и забрать меня, — схватив его за руку, она выдавила слова сквозь стиснутые зубы. — Пожалуйста, позволь мне поехать домой… я хочу домой… — а затем потеряла сознание.
Укутав её одеялом, Лаклейн раздражённо стиснул зубы. Он не понимал, как её собственная родня могла так с ней обойтись. Почему она сказала, что никогда прежде не видела вампира?
Эмма хотела, чтобы он позвонил её семье. Разумеется, он никогда не позволит ей к ним вернуться, но почему бы не сообщить им об этом? Почему не получить ответы на свои вопросы? Порывшись в её вещах, он нашел номер этой Анники и вызвал Хармана.
Через несколько минут Лаклейн стоял около кровати, держа в руках беспроводной телефон и звоня в Соединенные Штаты.
Ответила женщина.
— Эмма! Это ты?
— Эмма со мной.
— Кто это?
— Меня зовут Лаклейн. А кто ты?
— Я её приёмная мать, которая уничтожит тебя, если ты сейчас же не отправишь её домой.
— Этому не бывать. Она останется со мной.
На заднем фоне раздался звук, словно что-то взорвалось, и всё же женский голос оставался спокойным.
— Шотландский акцент. Скажи мне, что ты не ликан.
— Я их король.
— Не думала, что ты в открытую выступишь против нас. Если ты хотел возобновить войну, то своего добился.
Возобновить? Ликаны и вампиры всегда находились в состоянии войны.
— Слушай меня! Если ты её не освободишь, я разыщу твою семью, наточу свои когти и сдеру с них шкуру. Ты меня понял?
Нет. Нет, он совсем ничего не понимал.
— Ты не можешь себе представить, какая ярость обрушится на тебя и на весь твой род, если ты обидишь Эмму. Она невиновна ни в каких преступлениях перед тобой. Я же другое дело, — закричала женщина.
Лаклейн услышал, как на заднем фоне другой женский голос мягко сказал:
— Анника, попроси его передать трубку Эмме.
Прежде чем та успела попросить, он ответил:
— Она спит.
— Там ночь… — начала эта Анника.
На заднем фоне вновь раздался женский голос:
— Взывай к его разуму. Кто сможет быть настолько жестоким, чтобы причинить боль маленькой Эмме?
Он был.
— Если ты ненавидишь нас, то перенеси сражение сюда, но это создание в жизни своей никого и никогда не обидело. Отправь её домой, в её ковен.
Ковен?
— Почему она боится вампиров?
— Ты позволил им приблизиться к ней? — завизжала она, заставив Лаклейна убрать трубку от уха. Судя по её голосу, она пришла в большую ярость, услышав, что рядом с Эммой были вампиры, чем когда узнала, что Лаклейн удерживал её.
Та, у кого был рассудительный голос, сказала:
— Спроси, причинит ли он ей вред.
— Причинишь?
— Нет. Никогда, — сейчас он мог утверждать это с уверенностью. — Что ты имела в виду, говоря, «позволил им приблизиться к ней». Вы и есть «они».
— О чём ты говоришь?
— Вы отделились от Орды? Ходили слухи о группе…
— Ты думаешь, я вампир?
Услышав этот визг, Лаклейн ещё быстрее убрал телефон от уха.
— Если нет, тогда кто же ты?
— Я — валькирия, ты, невежественная псина!
— Валькирия, — почти беззвучно прошептал он. У него перехватило дыхание, покалеченная нога
