освобождения-из-этой-ликанской-песочницы[33].
— Правило второе, — Эмма отогнула второй палец.
— Теперь мои тетки знают, кто ты, и если ты немедленно не отправишь меня в ковен, они тебя попросту убьют. Твой единственный шанс — отпустить меня как можно скорее.
— Что ж, если они смогут нас найти, то заслуживают подобной попытки.
Осознав, что он настроен решительно, Эмма почувствовала, как ее нижняя губа начинает дрожать.
— Ты станешь удерживать меня вдали от моей семьи, когда я так в них нуждаюсь? — по ее щеке скользнула одинокая слеза. Раньше, он, казалось, испытывал отвращение при виде ее слез. Но сейчас выглядел так, будто… они причиняли ему боль. Ликан даже быстро протянул руку, чтобы вытереть слезинку.
— Ты хочешь домой и окажешься там, но не в ближайшие пару дней.
Уже не пытаясь скрывать свое раздражение, она бросила:
— Что тебе дадут эти пару дней?
— Могу спросить тебя о том же.
Стиснув зубы, Эмма попыталась побороть гнев и подступающие бессмысленные слезы.
Обхватив ее лицо ладонями, Лаклейн нежно погладил большими пальцами ее щеки и с хрипотцой в голосе произнес:
— Девочка, если у нас осталось так мало времени, я не хочу ссориться. Пока что, позволь показать тебе Киневейн, — он поднялся, подошел к окну и, раздвинув гардины, вернулся к Эмме. Хотя она напряглась, отпрянув от него, Лаклейн поднял ее на руки и понес через просторную комнату к балкону.
— Ты удивишься, узнав, что Киневейн все еще принадлежит мне. Никакого Уолл-Марта на его месте.
Снаружи светила луна, освещая древние стены величественного замка и великолепные прилегающие к нему поля. А по земле стелился туман, оставляя после себя капли росы.
Указав рукой куда-то вдаль, Лаклейн произнес:
— Ты не можешь видеть стены, окружающие эти владения, но знай, что пока ты в их пределах, ты под защитой.
Ликан посадил Эмму на перила, и она тут же зацепилась ногами за мраморный парапет, хотя он и так держал ее за бедра.
Лаклейн нахмурился такой ее реакции, но промолчал.
Вместо этого он поинтересовался:
— Что скажешь?
В его голосе читалась гордость. И, совершенно заслуженно, владея таким-то замком. В середине каменного фасада, огибая окна, были выложены изумительные узоры «в ёлочку». Тропинки, как и задняя стенка огромного камина этой спальни так же имели схожий рисунок. Сады выглядели просто безукоризненно. И если остальная часть замка декорировалась в таком же стиле, то Киневейн можно было по праву назвать образцом роскоши. И валькирская сущность Эммы не могла не оценить этого.
— Ну и? — Лаклейн выглядел выжидающим. Он хотел, чтобы замок ей понравился.
Отвернувшись, Эмма взглянула поверх верхушек деревьев на вышедшую луну.
— Я думаю, до полнолуния осталось несколько дней.
А когда развернулась, то заметила, что он напряженно сжал челюсти.
Проведя рукой по запутанным волосам, она почувствовала в них песок.
— Я хочу принять душ, — произнесла она, выглядывая из-за его торса и оглядывая комнату.
Эмма начала вертеться, пытаясь вырваться из его хватки, и Лаклейн ее отпустил.
— Я помогу тебе. Ты все еще слаба…
— СА-МА! — выпалила она и зашагала в шикарную — современную — ванную. Поспешив закрыть за собой тяжелую дверь, Эмма с ужасом обнаружила грязь под ногтями.
Сняв, как оказалось, ЕГО рубашку — которую он же на нее и надел — Эмма взглянула на ужасные шрамы, исполосовавшие ее грудь, и, пошатнувшись, издала невольный стон. До конца своей жизни ей не забыть взгляд того вампира в момент, когда он накинулся на нее с когтями.
Она отчетливо помнила, как пожалела о том, что ударила его головой.
Как подумала. — «Теперь мне конец», — когда он замахнулся для удара.
Зачем она тогда спровоцировала его?
Включив душ, Эмма подождала, пока вода нагреется, и ступила под поток. Смывая засохшую кровь с волос, она наблюдала, как окрашенные алым струйки сбегали вниз. Все еще дрожа, Эмма попыталась сосредоточиться на мытье.
Три вампира.
Вода, кружась, всё исчезала в стоке.
Зачем я спровоцировала его?
«Но ты ведь жива?»
Она должна была умереть. Но выжила. Ей удалось спастись.
Эмма нахмурилась.
Она пережила вампиров. Солнце. А также нападение ликана. И все это за последнюю неделю. Самые жуткие кошмары, терзавшие ее десятилетиями, — Эмма прикусила губу, — становились чем-то пустяковым?
— Эмма, позволь помочь тебе.
Она быстро вскинула голову.
— Ты случаем не думал приобрести завод по производству замков! Я сказала — сама!
Он кивнул, соглашаясь.
— Ага, именно так ты обычно и отвечаешь, а я все равно остаюсь. Так уж у нас повелось.
Голос Лаклейна был спокоен, и хотя идея казалась безумной, в ЕГО словах — что поразительно — звучала рассудительность.
«Уединение? Его не будет…»
Едва вспомнив эту фразу, Эмма схватила бутылочку шампуня — ее бутылочку шампуня, уже распакованную и стоящую здесь, будто Эмма собиралась остаться тут надолго — и швырнула в него. Она метнула ее с такой силой, словно та была кинжалом. Пригнувшись, Лаклейн увернулся от броска, и бутылочка вылетела в соседнюю комнату. Раздавшийся грохот разбившегося стекла показался Эмме достижением.
Но зачем она его провоцировала?
Затем, что это было здорово.
Он приподнял брови.
— Ты можешь снова пораниться.
Не оборачиваясь, Эмма потянулась за флаконом с кондиционером.
— Но сначала я пораню тебя.
Когда она взяла еще одну бутылочку, Лаклейн кратко кивнул.
— Как знаешь.
Закрыв за собой дверь, он подумал, что ему, похоже, придется еще привыкнуть к тому, что он не всегда сможет поступать в своем доме так, как того желает.
Заметив бесценное зеркало, которое она разбила, Лаклейн вспомнил, что оно находилось в Киневейне веками и могло быть самой древней вещью, сохранившейся с тех времен.
Но лишь пожал плечами. По крайней мере, к Эмме возвращались силы.
Вот уже пятнадцать минут Лаклейн мерил коридор шагами. Прислушиваясь на тот маловероятный случай, если она его позовет, он размышлял, как уговорить Эмму снова попить из него. Если его кровь делала ее сильнее, тогда она получит ее в избытке, и он за этим проследит.
Эмма злилась, желая вернуться к своей семье, и он понимал это. Но просто не мог отправить ее домой. Или поехать с ней. Как? Если пообещал не причинять вреда ее родным, даже защищая себя.
