— Ты был в Хельвите?
— Какое-то время.
— Его там не было?
На лице Лаклейна застыло неприкрытое острое горе.
— Орда… она не оставила его в живых.
— Мне жаль, Лаклейн. — После продолжительного молчания Бау нахмурился и нарушил тишину. — Ты сказал «какое-то время».
— Потом Деместриу выбрал местом заточения катакомбы.
— Катакомбы? — в Ллоре ходили слухи, что где-то глубоко-глубоко под Парижем полыхал вечный огонь, поддерживаемый Ордой лишь затем, чтобы пытать бессмертных, которых его пламя все равно не смогло бы убить. Виски поднялось в его пустом желудке, и Боу замутило.
Когда же Лаклейн вместо ответа выпил, лицо Боу напряглось.
— Огонь действительно существует? И сколько ты там был?
— Десять лет в темнице. Все остальное время — в огне.
После этих слов Боу пришлось осушить свой бокал и забрать графин обратно.
— Твою мать! Как же тебе удалось сохранить рассудок?
— Ты никогда не отличался особой тактичностью, — наклонившись вперед, Лаклейн нахмурился, словно изо всех сил пытался облечь свои мысли в слова. — Мне и не удалось. Когда я вырвался, то был не в себе. Приступы ярости накатывали на меня один за другим, и я уничтожал всё незнакомое. Просветление наступало очень редко. И когда я встретил Эмму, то все еще страдал от этих приступов, — признался Лаклейн.
— Как же ты освободился?
Помедлив, Лаклейн задрал штанину. Боу наклонился вперед, чтобы лучше рассмотреть и тут же присвистнул.
— Ты потерял ее?
Лаклейн опустил штанину.
— Не было времени. Пламя утихло, и я учуял ее запах на поверхности, — он схватил бокал и сделал жадный глоток. — Я боялся упустить ее после стольких лет ожидания.
— Ты… отгрыз ногу?
— Да.
Видя, что бокал в руках Лаклейна еще чуть-чуть и лопнет, Боу сменил тему.
— И как вы с ней ладите? — после всего, что они с тобой сделали.
— Поначалу я пугал ее. Снова и снова терял над собой контроль. Но я уверен, что всё обернулось бы намного хуже, если бы Эммы не было рядом со мной. Думаю, я бы вообще не пришел в себя. Она успокаивает меня. Все мои мысли сосредоточены на ней, так что мне некогда думать о прошлом.
Красавица усмиряет чудовище?
— И где ты ухитрился найти ту, что так долго искал? Свою Эммалин Трой? Где пряталась твоя маленькая королева?
— Она родилась всего семьдесят лет назад.
Бау поднял брови.
— Такая юная? Она именно такая, о какой ты мечтал?
— Лучше, — Лаклейн провел пальцами по волосам. — Я не мог и представить себе такую пару, как она. Сообразительную, со столь изворотливым и сложным умом, что мне никогда ее не постичь. Еще она слишком красива и так скрытна, что страшно меня раздражает, но, тем не менее, не похожа ни на одну из женщин, что я когда-либо встречал, — он сделал очередной глоток виски, на этот раз наслаждаясь им. — Чем лучше я понимаю ее манеру выражаться, тем больше осознаю, что моя пара — остроумная и смешная девчонка, — он рассеянно улыбнулся, без сомнения, вспоминая что-то забавное. Наконец, снова посмотрев на Боу, Лаклейн сказал: — Я не ожидал, что моей пары будет чувство юмора, но невероятно этому рад.
Боу понял, что происходит нечто невероятное. На лице Лаклейна — и это спустя так мало времени после пыток — появилась улыбка. Если раньше Боу был убежден, что его друг введен в заблуждение и ошибается насчет своей пары, то сейчас он уже так не думал. Лаклейн потерял голову от этой Эммалин. Совершенно очевидно, что она была той единственной.
— И как ты планируешь с ней жить? Думается, тут необходима особая забота и кормежка.
— Она пьет из меня. Никогда раньше не пила из другого живого существа.
И хотя Боу уже видел шею Лаклейна, он все равно удивился.
— Она не убивает, чтобы кормиться?
— Ни разу не убивала, — заявил Лаклейн гордо. — Меня это тоже поразило, но она очень нежная, никогда и мухи не обидит. Мне пришлось заставлять ее пить из себя.
— Вот почему твоя нога не заживает так, как следовало бы, — заметил Боу.
— Крошечная цена, которую приходится платить.
— И на что это похоже, когда она пьет? — пока Лаклейн пытался сформулировать ответ, Боу продолжил: — Выражение лица, которое ты пытаешься скрыть, говорит о многом. — Господи, ему это нравилось.
Лаклейн провел рукой по губам.
— Процесс невероятно… приятный. Но помимо этого, я уверен, что он соединяет нас. Связывает. По крайней мере, так он действует на меня. — Уже тихим голосом он признался: — Думаю, я стал жаждать этих моментов сильнее, чем сама Эмма.
Совершенно потерял от нее голову. Пусть Эмма и была вампиршей, Боу завидовал этому чувству.
— И как столь юная бессмертная относится к великой судьбе быть твоей королевой?
— Она не знает об этом, — увидев, как на него посмотрел Боу, Лаклейн добавил: — Она бы этому не обрадовалась. Как я уже сказал, я… я обращался с ней не так, как должен был. Не оказывал ей уважения и не утруждал себя попытками скрыть свое отношение к ее вампирской природе. Все, что она сейчас хочет — вернуться домой, и я ее не виню.
— Я задавался вопросом, почему ты не отметил ее. Сейчас опасное время.
— Знаю. Поверь мне. Веками я представлял себе, как буду баловать и защищать свою пару, а вместо этого превратил жизнь Эммы в самый настоящий ад.
— Тогда почему ты разозлился на нее сегодня утром? — Боу прищурился. — Не могу передать словами, насколько это неразумно.
— Я беспокоился, потому и вышел из себя. Сейчас всё в порядке.
— Ты не сделал Эмму своей и можешь ее потерять.
— Именно это и произошло с Марией?
Лаклейн знал, что в присутствии Боу о ней лучше не говорить. Мария была феей и его парой. Она умерла, убегая от него.
Когда Боу яростно посмотрел на друга, тот сказал:
— Знаю, ты никогда не говоришь об этом, но в моем случае — должен ли я что-то знать?
— Да. Твоя Эмма другая и всегда такой будет. Не упрямься и не глупи. И не пытайся навязать ей наш образ жизни. Иначе, — прибавил Боу негромко, — закончишь так же, как и я, превратившись в живое предостережение для других.
Лаклейн начал было что-то говорить, но остановился.
— Что? Спрашивай, что хочешь.
— Как тебе это удается? Продолжать жить с этой болью? Сейчас, осознавая в полной мере, что ты потерял, я не думаю, что смог бы жить, лишившись пары.
Боу поднял брови.
— А я не думаю, что смог бы сохранить рассудок, если бы днем за днем на протяжении десятилетий мою плоть слизывал огонь, — он пожал плечами. — У нас у всех есть свои крошечные пытки. — Но эти два вида страданий были не равнозначны, и друзья это понимали. Боу с радостью отправился бы в ад, только бы вернуть Марию.
— Ты веришь, что Мария может… — нахмурившись, Лаклейн запнулся. — Ты же видел, как она умерла, верно?
