увидел её, озаботился: — Что-то ещё?
— Ещё… Партия такого ж, оттуда же. Из Турции. Три с половиной тысячи тонн… И поступает уже.
— Однако! Разыгрался аппетит!..
— А с качеством то самое, как я и говорила. Заставили Людмилу.
— Нагнули, по-нынешнему… — запустил он руку в волосы, простовато почесал. — Ах, твари, ну до чего настырные! Во вкус вошли, жратеньки захотели. Лады. Ладушки, исходные есть… А вы что, уже?!
— Уже, Вань. Зерновые закончили, а тут кукуруза, сам знаешь, картошка-моркошка всякая. Подсолнечник, на масле будем наличку делать, иначе труба… — За плечи приобнял её, вставшую тоже, улыбнулся ей вопросительно: ага?.. И она поняла мгновенно, кивнула: ага! — потому что о чём ещё мог он так спросить и так улыбнуться, как не о главном. — Ладно, скажем… Поздравить нас можешь — в предварительном, как Вековищев говорит, порядке: заявленье мы подали… заявочку.
— Та-ак!.. Вот это — порадовали! — И с энтузиазмом набухал остатками вина фужеры. — За вас! Многая лета! А если осень, то — золотая! Пью!.. И свадьба когда?
— Без неё решили, — сказала она, веря его радости, неподдельной совсем, пусть с балагурством даже. — Посидим со своими, в гости пригласим… Уволиться ещё надо, переехать.
— И на венчанье. Это вас касается с Ларисой — в приказном. О сроках поздней.
— Лады-ладушки! А глядитесь вы — если вот этого ещё почистить, приодеть… Теперь скажу, теперь уж и можно: а и красива ты, Люб… прямо сердце вынимаешь. И на место, прошу заметить, не возвращаешь.
Она засмеялась, смущённо взглядывая то на него, то на Алексея:
— Так нечестно же, Иван, с женщинами…
— Но, но! — сказал и Алексей, с угрозой. — Базановы эти, казановы… Вот и езди к ним, вози на погляд. Я вот настучу жене, она тебя образумит.
Никак она не предполагала, что так скоро вернётся сюда, в базановский кабинетик этот, — в разгар скандала.
Приехала в последний день отпуска, в общагу только вещи завезла — и на работу сразу, с заявленьем готовым в сумочке. В лаборатории застала только двоих, остальные, по всему судя, на утреннем отборе проб-образцов были; да и Людмила Викторовна, поздоровавшись, торопливо куда-то вышла тотчас, исчезла, не успелось как-то остановить — а с ней-то и надо было прежде всего переговорить, узнать, что и как тут теперь… Одна Нинок осталась, серьёзная какая-то и потому скучная лицом; и на расспросы её первые вяло и неопределённо как-то ответив, словно решилась вдруг, пачку сигаретную достала, предложила с чего-то: посигаретничаем?.. Это у них, дев табачных, посекретничать значило, и они вышли в уголок свой, под берёзки. Нинок всё поглядывала на неё, а когда на скамейку сели — сказала: «А ты что, правда, что ль, не знаешь?» — «А что я знать должна?» — «Да тут такое заварилось… ты статью-то читала, в областной?» — «Статью? — искренне, считай, удивилась она. — Нет… Я от своих сейчас, из села». — «Скандалёз до небес тут! Базанков какой-то написал, дня уж три назад, четыре — ну, всё как есть… Теперь и нас, и инспекцию раком хотят поставить, областные животы вмешались — кошмар!.. — Говорила, а сама глядела, пытливо и сочувственно вроде; пососала сигарету, дым вверх выпустила и решилась: — Милка тебя сдала… она может».
Она сначала и не поняла будто: какая ещё Милка? И уж знала — Костыркина, слабачка… «Как — сдала?» — «А так… видишь, выскочила как?! — Нинок кивнула назад, сторожко оглянулась. — Слышала, что ль, как ты в газету звонила, с писакой с этим балакала… не знаю толком. Кваснев, глядим, вломился к нам, с сикухой этой, Антониной, — как сатана злой, ну и Милка сзади… И на нас: говорила ещё завлаб с корреспондентом, звонила?.. слышали что? Он тут, случаем, не был?.. А мы что знаем… Ну, он орать: что, паршивки, забыли?! А Наташка ему: ты чё, дядя, такой невоспитанный? Не похмелился, что ль?.. И дверью хлоп! А он, всамделе, с бодуна такого… — Нинок даже за голову себя схватила, тут же изобразила: — В глаза хоть спички вставляй, рожа… — Она поискала глазами, с чем бы сравнить, босоножкой по бочке постучала, тоже здесь для окурков полувкопанной, суриком крашенной. — Рожа как вот эта… эх, что было- о!.. В тот же день прямо — приказ на Наташку, по несоответствию. А она, уж на другой день, трудовую получила книжку, глянула в неё и ржёт: а я ж и правда — не соответствую! Как он угадал, дядя грёбаный?! Ну и… отметили. Напились».
Надо было чем-то ответить ей, сказать ли; хорошо хоть, что предупредила… «А что там, в статье?» — «Да всё, считай, правда… молоток! Про политику там ещё — ну, нам она до фени. Да, не сказала: выпечка уж пошла, с хлебзавода! Полгорода плюётся, буханку разрежешь — затхлым прёт, как от носков… Не, так их и надо, гнид! Орать на нас… мы-то тут при чём?! Набивают животы себе, всё им мало. А тебе тут не жить…» — «Не жить», — согласилась она, встала. «Увольняться будешь?» — «А что ещё?» — «Да, а Славик-то — звонит! Вы чево это, как в море корабли, что ль?.. Что ему говорить-то?» — «Скажи, что уехала, — не удивилась она. — Насовсем». — «Правда?!» — «Правда. Ну, потом об этом…»
В лабораторию вернулись, всё впустую ещё, и она тут же номер Ивана набрала — некуда было идти, кроме него… только бы застать. И, слава богу, на месте оказался, бодрым был, обрадовался: да, конечно и всенепременно, жду!.. На выходе встретила Катю с ведёрком и щупом в руках, в тревожные, о чём-то умоляющие глаза заглянула и, поцеловав в лоб, сказала: «Не бойся, девочка моя…» — и ей, и себе это сказала.
Впору было Натали позавидовать, у той-то трудовая уже на руках… И что ей приготовили, из крысятника? Впервые по-настоящему страшновато стало: вот теперь-то в открытую… Это ж банда, стопчут. По любой же статье, самой худшей, выкинут, и куда она с этим потом — в суд? А главное, наизгаляются, вся она теперь в их руках…
Базанов как-то лихорадочно весел был, хотя заметно осунулся — или ей показалось? Встретил, усадил, кофе навёл и перед нею поставил, разом все бумаги сдвинув на столе, место освободив:
— С работы? В курсе теперь? Ну, разворошили мы кодлу эту!.. Рассказывай, что там…
Слушал, глазами блестя, кивал — весь нацеленный на что-то, нетерпеливый, даже и глядел-то мимо словно… и хорошо, всё ж была у неё опаска, что балагурить опять начнёт, смущать, взглядами этими связывать…
— …и Людмила эта, — повторила она, — вот уж не думала, что продаст. Говорю же, проблема мне теперь — увольняться…
— Нашла, Люб, чему удивляться, — с усмешкой, пожалуй что и с сожаленьем, ей сказал Базанов. — Русские сейчас как… зайцы, своей же продажностью окружены, морем разливанным. Самопредательством — каждый, считай, божий день я с этим нос к носу… В мелком, крупном — во всём! И деда Мазая на нас нету, или хоть дядюшки Джо… одно слово — совки. Что, тоже словцу удивляешься? О-о, тут и оскорбляются, в бутылку лезут — вражеский термин, мол… Да не в термине дело — в диагнозе! А он точен, врагам надо должное отдать: совок — это русский человек советского изготовленья, не умеющий и даже не желающий ни думать по-настоящему, ни действовать, иждивенец, только и всего… А раз не хочешь думать сам — значит, верь во всё, что тебе мошенники из телеящика скажут… приставкой к телевизору будь. Тут рви рубаху, не рви — правда ж! И совки эти на всех уровнях, у демократов-колбасников, кстати, тоже… Меня вот, представь, из-за нашей статьи даже мой шеф не прочь кинуть… — Он говорил это, впрочем, посмеиваясь, как о чём-то привычном и малость забавном. — Да-да, шеф, один из столпов оппозиции номенклатурной, провинциальной нашей — такой на него накат с губернских верхов организовали… Какую-то, Люб, артерию мы им пережали, питательную трубку, а мой не предполагал этого, сразу не смикитил. И хотел уж, истерию позавчера нагнал: не проверено, не факт, то да сё — а тут хлебушек в магазины пошёл… слышала? — Она кивнула, удивляясь весёлому пренебреженью его, вот бы ей так — Факт пошёл! И кинул бы, запросто, как кость коллегам своим бывшим по обкому, — а за мной город!.. Не очень-то и вякают, правда, лопают… нашим терпеньем валенки подшивать, сносу не будет. Но ничего, какой-нибудь протест да организуем! Кстати, вот статья-то, возьми, не читала ещё? Мало что раскопать удалось — ну, поставщиков там, посредников; а с остальным глухо, это следственную бригаду надо, с полномочиями… И та, по вопросу по женскому… хотел же тебе дать, отложил. Ага, вот! Почитай, тебе-то надо…
— А с увольненьем как, Иван? — чуть не жалобно сказала она; если до такого дошло, то что же с ней сделают, крайней, без всякой защиты теперь?.. — Посоветуй, топтать же начнут…
— Ах да, это ещё… Нет-нет, я понимаю, серьёзно это. — Он и вправду понимал — или только что
