самостоятельными системами, значение которых совершенно не зависит от опыта. Можно сказать, что они имеют значение «а priopi», если под этим понимать не более чем «независимость от опыта».
Эти соображения до сих пор были решающим возражением против эмпиризма и делали его неприемлемым для всех, кто их разделял. Выход из дилеммы: отказ от эмпиризма или ошибочное истолкование логики и математики, был найден только Венским кружком48: логика и математика ничего не говорят о чувственно воспринимаемом мире. Логика не дает никакого знания, она выражает не основные законы бытия, а основоположения упорядочения мыслей. Логические связи являются только мысленными, они представляют собой не фактические связи реальности, а лишь связи в системах изображения реальности. Например, классы существуют не как некие реальности, а как объединения в мысли. И отрицанию в окружающем мире не соответствует какого-то особенного положения дел наряду с позитивным положением. Поскольку логические связи являются чисто формальными, они могут устанавливаться совершенно независимо от конкретного смысла предложений, от конкретных положений дел. Поэтому они могут вообще ничего не говорить о бытии. Логика содержит аксиомы порядка в символическом представлении. В мышлении имеющим языковое выражение предметам и их связям сопоставлены символы и связи символов. Это сопоставление не является однозначным в том смысле, что каждому предмету или отношению соответствует только один символ и наоборот, оно одномногозначно, т. е. одному и тому же предмету соответствуют несколько символов или совокупностей символов, но не наоборот, поэтому возможны преобразования друг в друга таких наборов символов, которые обозначают один и тот же предмет или положение дел. Логика как раз и содержит правила таких преобразований. В качестве чистой логики она устанавливает законы лишь для символики, а не для чувственно воспринимаемого мира. Известная логическая аксиома «Что верно для всех, то верно и для каждого в отдельности» описывает одно и то же положение вещей с помощью двух разных символов, а именно «все» и «каждый в отдельности». Однако «у мира нет свойства, состоящего в том, что верное для всех верно также для каждого»49.
В силу того что математика может быть выведена из логики, она обладает тем же характером. Математик также не говорит ни о каких фактах. С чисто математической точки зрения, числа — если отвлечься от их применения — не обозначают никаких предметов из мира опыта, а геометрия не описывает реального пространства. Существует несколько взаимоисключающих геометрий, и какая из них окажется справедливой в опытном мире, заранее сказать нельзя. Они разрабатываются независимо от того, окажутся они справедливыми или нет. Системы геометрии имеют дело не с эмпирическими объектами, а с идеальными конструктами, например с лишенными размеров точками и т.п. Равенство, например известный пример Канта «7+5=12», не относится к какому-то реальному положению дел, но лишь преобразует две группы единиц в одну группу согласно правилам вычисления. Ни сами эти единицы не являются реальными вещами, ни правила вычисления не являются законами природы. Числа представляют собой классы любых мыслимых предметов, а правила вычисления являются установленными нами правилами преобразования одних классов в другие50. Причем эти другие классы состоят из тех же самых единиц. При этом мы всегда остаемся в рамках системы представления, внутри чисто умственного порядка51.
В таком понимании априорная значимость логики и математики уже не создает никаких трудностей. Ее можно признать без всяких оговорок, ибо она связана не с опытом, а лишь с символическим представлением. Предложения логики и математики нельзя рассматривать как выражение знаний о реальности, они дают лишь способ преобразования символики, которой в реальности всегда соответствует одно и то же положение дел, по крайней мере, должно соответствовать. Их априорная значимость опирается на установки, относящиеся только к сфере символизма, поэтому они выражают закономерности не чувственно воспринимаемого, а только символического представления.
Предложения математики являются не синтетическими, как полагали Кант и Милль, а аналитическими, они признаются истинными (или ложными) только на основе определений входящих в них понятий. Они представляют собой простые тавтологии, как называл Витгенштейн те предложения, истинность которых устанавливается только на основании их логической формы. Аналитический характер математики с полной ясностью выражается в ее дедуктивном построении, которое стало осуществляться во второй половине XIX века. Аналитический характер математики объясняет и ее априорную значимость. Она относится только к связям мыслей, а не к чувственно воспринимаемой реальности. Таким образом, отпадает необходимость искать основания для оправдания синтетических суждений a priopi и оказываются ненужным ни «чистый разум», ни «чистое созерцание», ни интуиция или свидетельство опыта. Аналитические связи являются логическими, а не эмпирическими, а логические связи относятся только к системам представления. Самостоятельное значение логики усматривается в том, что она включает в себя не законы мира, а законы мышления о мире. Вот так преодолеваются трудности оправдания независимости логики и математики по отношению к опыту.
Ясно, что Венский кружок не первым обнаружил независимость логики и математики, мысль об этом имеет давнее происхождение. Понимание аналитического характера математики также уже было открыто. Его обстоятельно изложил Кутюра52, а еще раньше оно было высказано Брентано53. Однако тот, кто в философии признавал априорный характер логики и математики, тот обычно переносил догматический априоризм и рационализм также и на познание природы. А эмпиризм не признавал априорного характера логики и математики. Только Венский кружок понял, как можно связать априоризм с эмпиризмом. Это имело чрезвычайно большое значение54. Благодаря этому эмпиризм был принципиально преобразован. Он отказался от своих прежних претензий на то, чтобы все знание и всю науку вывести из опыта или дать им опытное обоснование. Теперь эмпиризм распространяется только на познание фактов. Все синтетические суждения устанавливаются только на основе опыта, для них не существует никакого другого основания. Это ядро эмпиризма сохраняется. Признание априорного характера логики и математики не вносит никакого рационализма в познание фактов, ибо эти дисциплины ничего о фактах не говорят. Это означает коренное преобразование эмпиризма, благодаря которому он впервые получил прочное основание. Дуализм рационализма и эмпиризма в некотором смысле сохраняется. Имеются два основных класса высказываний: высказывания, которые необходимы и не зависят от опыта, они являются аналитическими и ничего не говорят о фактах; и высказывания о фактах, синтетические высказывания, которые устанавливаются или опровергаются только на основе опыта. Но это вовсе не абсолютный дуализм, как было когда-то. Рациональное познание не исключает существование эмпирического мира, этот рационализм ни в коей мере не является метафизическим. Логика может быть вновь включена в эмпирическую область, если истолковать ее прагматически — как определенный вид целесообразного поведения55.
Это ограничение эмпиризма нашло выражение в том, что направление, разрабатываемое Венским кружком, стали называть «логическим эмпиризмом»56. В таком же духе высказывались ведущие члены кружка, например Шлик57 и Карнап58. Последний возражал против таких названий, как «логический позитивизм»59 или «неопозитивизм»60, которые обычно давали этому направлению, утверждая, что они «слишком резко подчеркивают его зависимость от старого позитивизма Конта и Маха»61. Однако совершенно аналогичное возражение можно высказать также и по поводу названия «эмпиризм». В нем также не видно никакого отличия от старого эмпиризма. С более ранним позитивизмом Венский кружок сближает сведение всякого позитивного знания к конкретным наукам, а философии — к научной теории62.
