старые знакомства и связи.
Нужно показать ему Одессу, Киев, Москву, Ленинград. Нужно показать ему все достижения Советов за истекшие 10 лет и огорошить его старческое воображение грандиознейшими строительными планами намеченных пятилеток:
— Сооружение Днепростроя, Хибиногорска, Московского метрополитена. Перепланировка старой и строительство Новой Москвы. Постройка Магнитогорска, Уралмаша, Харьковского, Сталинградского и Челябинского тракторных заводов, Московского, Ярославского и Горьковского автомобильных заводов… Индустриализация сельского хозяйства… Сооружение величайших в мире гидроцентралей на Волге, Енисее и Ангаре… Сооружение каналов, связывающих Волгу с Уралом, Урал с Обью, Обь с Енисеем, Каспийское море с Азовским, а Азовское с Днепром… Страна будет опоясана первоклассными дорогами и путями сообщения. Мертвые пустыни Средней Азии покроются прохладными парками и цветущими садами. Труд превратится в творческое вдохновение. Колхозы станут зажиточными, а колхозники счастливыми…
А главное для Шульгина — его идеал о «Единой и Неделимой» осуществлялся на незыблемых основах и крепенько охранялся и будет охраняться такими грозными вооруженными силами, каких нет и не будет нигде в мире…
Наконец, нужно показать ему его собственный дом на Б. Караваевской улице, в Киеве. Пусть старик сам убедится, что в его доме не жидовские комиссары живут, а занят он детским садом имени Крупской, в котором воспитываются дети рабочих и служащих его бывшей типографии…
И если он, этот честный старик, выскажет хоть несколько слов одобрения и признания того, что ему будет показано, можно спокойно отвезти его в Югославию, и пусть он пишет свое очередное произведение о посещении им Советского союза. И, если в этой книге эти одобрения будут им высказаны, цель игры с ним будет достигнута.
…Через несколько месяцев Шульгин сидел в Загребе и сочинял свои «30 год». Белая эмиграция растерянно разводила руками и восклицала:
— И Шульгин продался большевикам!
Фельдшерица Цветкова
Сочинская комсомолка Цветкова донесла в ГПУ на свою мать фельдшерицу-акушерку о том, что она помогает тайным священникам и монашествующим.
Спустя некоторое время, однажды утром, последним пациентом вошел к ней в приемный кабинет какой-то пожилой человек, одетый по-рабочему. На вопрос фельдшерицы, чем она может быть полезной ему, старик расстегнул свое пальто, из-под которого опустился подол рясы, затем снял шапку, показал свои длинные волосы и представился:
— Я тайный епископ Иов… Дайте мне чего-нибудь поесть и немного отдохнуть, и я вечером уйду от вас.
Гостеприимная хозяйка обрадовалась гостю, накормила его, дала помыться, уложила спать, а вечером еще предложила на дорогу денег, и пожелала счастливого пути.
Старик очень благодарил ее и перед уходом благословил.
Прошло около месяца. Как-то раз вечером, к дому фельдшерицы подъехала военная машина, из нее вышло двое гепеушников и пригласили ее поехать с ними к начальнику пограничного отряда, у которого якобы жена собиралась родить ребенка. В медицинском халате и с рабочим чемоданчиком в руках, она села в машину и очутилась… в Ростовском поезде. На ее недоумевающий вопрос, куда они едут, ей ответили, что рожать будет не жена начальника заставы, а она Цветкова, и с этой целью ее везут в Ростовское НКВД.
Она была арестована.
Утром следующего дня арестованная уже находилась во внутренней тюрьме НКВД, а на другую ночь ей повели к следователю и предъявили обвинение по 10 пункту. Она обвинялась в том, что подогревала угасающую религию среди темных масс населения при помощи шарлатанства, и распространяла контрреволюционные слухи о скором пришествии антихриста и кончине мира: и по 12 пункту: зная о прошлой жизни начальника Сочинского районного уполномоченного НКВД, не донесла на него, что он скрывавшийся белый офицер.
Цветкова смело ответила, что она, действительно, верующая христианка, но виновной в предъявленных ей обвинениях себя не признает и никаких протоколов подписывать не станет.
— А если мы вас сейчас припрем к стене показаниями представителя этой самой вашей православной церкви, что вы тогда запоете нам? — злорадно улыбаясь, спросил следователь у арестованной.
— Никто ни в чем не может меня обвинить, спокойно ответила Цветкова.
— Хорошо, сейчас увидим, — серьезно проговорил следователь и кому-то позвонил.
Через несколько минут открылись двери и в кабинет следователя вошел… епископ Иов… в полном облачении, с посохом в руке и, подойдя к сидевшей Цветковой, стал ее благословлять. Она, не встала с места и заявила:
— Истинные и верные архипастыри в НКВД попадают только в качестве заключенных… А что вы здесь делаете?
«Епископ» стал ее уговаривать, чтобы она покаялась перед «слугами» Божьими во всех своих антисоветских прегрешениях, и он тут же ее, как епископ, разрешит.
Цветкова заявила, что не будет с ним вообще разговаривать. Началась очная ставка.
«Епископ» показывал следователю, что когда он был в Сочи, она якобы хвалилась ему, что местный уполномоченный НКВД — «свой человек», т. к. он из белых офицеров, и что, по ее молитвам, очень многие неизлечимые больные исцелялись.
— То, что этот человек был у меня в Сочи, — это верно, а в остальном — ложный архиерей и ложные его показания! — ответила Цветкова и отказалась от дальнейших показаний.
— Ну, а что вы, гражданка, скажете, если я покажу вам подобное же заявление, но уже не посторонних людей, которых вы называете лжецами, а от вашей собственной дочери, — а? — в заключение спросил следователь и показал ей лист бумаги, исписанный рукой ее дочери.
Цветкова медленно прочитала донос на себя своей дочери и ответила:
— Нет, это не моя дочь, а член сочинского комсомола… И горько заплакала.
С пятилетним сроком она ехала на восток в одном вагоне с нами и тихим кротким голосом рассказывала о своем деле.
— Отче, отпусти им, не ведают бо, что творят, проговорила она в заключение своего рассказа и, вздыхая, медленно перекрестилась.
Брат Мефистофеля
Самый младший сын Васильковского купца и домовладельца Бойтиченка с большим трудом дотянул до пятого класса классической гимназии, затем бросил ученье и стал лоботрясничать.
Старик-отец хотел было пустить его по торговой. части, но пятнадцатилетний парень отказался от всяких родительских попечений и наставлений и пригрозил отцу, что, если его станут насиловать и приучать к чему-нибудь, он уйдет из дому и станет босяком. Парня оставили в покое, с тревогой наблюдая за его дальнейшим развитием и поведением. Первое время он увлекался футболом, спортом, шахматами и шашками, а потом потянулся к музыке. Музыка совсем захватила его после того, как где-то на чердаке, в хламе старых вещей, он нашел какой-то старинный казачий инструмент XV или XVI века, вроде гуслей или цитры.
Приведя его в порядок, парень начал учиться на нем играть, и быстро стал обнаруживать
