— А больше никто не пострадал?
— Это в каком смысле?
— Ну, может, там кто-нибудь еще рядом был.
Грубер безразлично пожал плечами, из чего Шенк сделал вывод, что соперник вряд ли добился более серьезных успехов, чем он сам.
— А как у тебя с этой рыжей? — вопрос Грубера звучал не очень дружелюбно, — Чего это тебе так не терпелось забрать у нее эту карту?
— Она потребовалась в другом месте.
— Да? И где бы это, интересно узнать?
Чувствуя, что разговор балансирует на грани между добродушным поддразниванием и едкой злобностью, они благоразумно оставили эту скользкую тему. Теперь наконец выяснилась истинная причина неожиданной заботливости Грубера; ему потребовалась консультация по составлению новой карты подземных потоков. С переходом на нейтральную почву недавняя напряженность быстро разрядилась. Шенк с радостью порекомендовал коллеге ряд книг и статей, к которым стоило бы обратиться.
— Ну спасибо, Шенк, а то я уж не знал, что и делать. Может, и я тебе чем-нибудь помогу? На работе тебе ничего не надо?
Шенк на секунду задумался. Надо-то надо, но не пошлешь же Грубера к жизнеописательнице.
— Я хочу что-нибудь узнать про писателя Спонтини. В общем-то, из чистого любопытства — его фамилия попалась мне на какой-то карте.
Грубер разразился дурацким смехом, словно подозревая Шенка в некоем тайном умысле. Отсмеявшись, он пообещал поискать какую-нибудь информацию, а затем попрощался и пошел «дальше тянуть лямку» (его собственное выражение).
После ухода коллеги Шенк попробовал встать с кровати, однако примчавшаяся на совсем вроде бы неслышный шум фрау Луппен в корне пресекла его намерение.
— Я ничуть не сомневаюсь, что все это из-за какой-то женщины, — строго сказала она, присаживаясь на краешек кровати. — Отсутствие аппетита, голодные обмороки. Ах, бедняжка, ну до чего же мне вас жалко.
Она сочувственно стиснула Шенкову руку, а затем еще раз проверила его лоб на предмет жара (только рукой, несмотря на все погрешности этого метода). Шенк взирал на массивный уступ груди, нависшей над его лицом, и пытался представить себе, скольких усилий стоит ей затолкать все это богатство в корсет, и это ведь ежеутренне, год за годом.
— Жаль, — сказал он, — что я таки не имел чести познакомиться с вашим покойным супругом.
Фрау Луппен торопливо убрала руку с Шенкова лба.
— Да. Хороший он был человек, — Она неловко поерзала.
— Вам, наверное, очень его не хватает.
— Да, конечно. — Она взглянула на свои руки, лежавшие, подобно связкам розовых сосисочек, у нее на коленях. — Такая внезапная утрата. Все произошло так неожиданно.
— А как это, собственно…
— Давайте не будем говорить о таких вещах, — решительно отрезала фрау Луппен и столь же решительно поднялась. — Он ушел в лучший мир, оставив нас здесь, в этой юдоли скорби.
— Аминь.
Фрау Луппен явно ждала, чтобы Шенк сказал что-нибудь еще, но он молчал.
— Да, — повторила она, — мне его очень не хватает. А ночами…
Глаза ее наполнились слезами. После недавней попытки встать у Шенка отчаянно разболелась голова, иначе бы он, пожалуй, вскочил сейчас с кровати и попытался распустить этот мощный, тугой каркас из китового уса и шнурков. Вдова повернулась и ушла.
Бесконечный день перешел постепенно в вечер. Когда солнце почти уже село, вторично появился Грубер.
— Это было на твоем столе, — сказал он, протягивая Шенку конверт. — Не знаю уж, от кого.
Жизнеописательница! С трудом обуздав желание тут же вскрыть конверт, Шенк сунул его под подушку для позднейшего приватного ознакомления. Далее Грубер вынул из своей сумки сложенный вдвое лист.
— Я тут все для тебя переписал. Это про этого твоего Спонтини. Странненький, к слову сказать, мужик. И чего это он тебе понадобился? Ты там часом не надумал перебраться в Биографический?
Шенк счел за благо пропустить этот вопрос мимо ушей, а только поблагодарил Грубера и сказал, что уже поздно и он за сегодня очень устал, да и самому Груберу завтра рано вставать. Грубер вежливо кивнул, пожелал Шенку скорейшего выздоровления и ушел.
Шенк развернул принесенный им лист. Это была биографическая справка по Спонтини; начиналась она с дат и названий городов, имен отца и матери и прочего в этом роде, завершалась же кратким обзором его творчества:
Странно, с какой это стати взялся Пфитц за такую книгу? А может, потому-то имя Спонтини и было стерто с этого плана? Третий персонаж постепенно разворачивавшейся истории графа Зелнека приобретал тревожащие черты. Завтра нужно будет разузнать о нем побольше.
Теперь Шенк позволил себе достать из-под подушки драгоценный конверт. Запах у него был как у любой канцелярской бумажки, никаких ассоциаций с нежной кожей жизнеописательницы. Отрывая краешек конверта, Шенк надеялся найти там какое-нибудь объяснение ее вчерашнего отсутствия, но в записке не было об этом ни слова. «Принесите еще о Пфитце». Вот и все. Ни благодарности, ни извинения.
Шенк встал и оделся. День, конечно, прошел по-дурацки, но зато голова теперь не болела, и вообще хватит прикидываться инвалидом. Услышав, что Шенк хочет перебраться к себе наверх, фрау Луппен пришла в полный ужас, однако все ее мольбы, чтобы он не подвергал себя такому риску, ведь болезнь еще не прошла и обморок может повториться, остались гласом вопиющего в пустыне. Дурное самочувствие Шенка никоим образом не было связано со вчерашней травмой.
Поднявшись в свою комнату, он снова сел за приставленный к окну столик. Чернильница и стопка бумаги были на прежнем месте. Она просила принести еще. Шенк обмакнул перо и начал писать вторую часть истории Пфитца.
Глава 8
ГРАФ. А каков он был, твой отец-стекольщик?
