– Ты знаешь, что такое сенсориум?
– Нет.
– Как сенсорный аппарат тела. Все органы чувств, нервы. Через меня – через нас – он способен получить мир таким, каким он не может больше его воспринимать. Не просто изображения, звуки и вкусовые ощущения, а всё во множестве различных ракурсов, из всех наших ракурсов вместо всего лишь одного. И то, что он не может испытать там, в своей раковине, в своём уродливом теле, то не захочет видеть ни один глаз, и рука того не захочет коснуться, он может чувствовать, живя в нас, чувствуя то, что чувствуем мы, разделяя наши ощущения, требуя от нас предоставить любые ощущения, какие он хочет больше всего в этот момент. В «Уголке» нет частной жизни. Нет места в твоём сердце, где ты можешь остаться наедине, чтобы пожалеть себя, исцелиться от последней вещи, которую он с тобой сделал. Он следует за тобой по пятам. Он пьёт твоё горе и смеётся над твоей надеждой на исцеление.
Я сильно потрясён.
Хронологически ей двенадцать лет, но эмоционально она старше, и интеллектуально тоже.
В сравнении с её таинственной силой, я слаб. Я неловкий повар, пытающийся делать всё, что могу, с помощью странного шестого чувства, но она – Жанна д'Арк, сражающаяся с невероятными странностями, не за свою страну, а за свою душу – тогда как обладающий своей силой Хискотт, учитывая его жестокость – более грозный соперник, чем даже английская армия. Джоли, которая начала эту войну с недостаточным вооружением и защитой семилетнего ребёнка, побеждала только лишь благодаря терпению, поднималась на осаду Орлеана[55] каждый день в течение пяти долгих лет, и мне кажется, что я нахожусь в присутствии человека, который в будущем может стать святым.
Теперь я полностью понимаю, почему она не боится Орка. А может и совсем ничего.
В конце коридора, с поднятой головой и любопытством, Бу стоит перед запечатанной парой дверей из нержавеющей стали.
Джоли говорит:
– В этот раз, когда ты здесь, если Хискотт попытается мной овладеть, когда я буду находиться за пределами его досягаемости, и не сможет меня найти… ну, тогда он убьёт меня сразу, когда я появлюсь снова.
– Значит, ты останешься здесь, пока я его не уничтожу.
– Я не могу оставаться здесь вечно, – говорит она.
– И у меня нет вечности. Сегодня. Это должно закончиться сегодня – и лучше раньше, чем позже.
Она сдерживала любопытство до этого момента.
– Почему он не может проникнуть в твой разум и овладеть тобой?
– Я не знаю, Джоли. Но я всегда был упрямым.
– Я не верю этому.
– Возможно, я просто недостаточно разумный для него, чтобы он смог запустить свои щупальца.
– И этому. Он говорит, что не может также получить доступ к женщине, которая с тобой.
– Приятно слышать.
– Кто она такая?
Вставая на ноги, я говорю:
– Теперь это – вопрос на миллион долларов.
– Ты не знаешь, кто она?
– Только вчера я встретил её. Я знаю её имя. Это начало. За год или два я узнаю её фамилию, если у неё есть фамилия, которой, как она говорит, у неё нет.
Вставая на ноги, Джоли говорит:
– Ты всегда немного глупый?
– Я обычно сильно глупый.
– Это убьёт тебя в «Уголке».
– Возможно, нет. До настоящего времени то, что я, по крайней мере, немного глупый, сохраняло мне жизнь.
– Он использует их всех для поиска тебя, любого, кто не задействован в закусочной или на станции техобслуживания. Ты не можешь пойти никуда в «Уголке» без того, чтобы не быть замеченным.
– Ну, я просто обычный, будничный, ничем не выделяющийся повар. Люди обычно смотрят прямо сквозь таких, как я.
Она секунду смотрит на меня торжественно, но затем доказывает, что ещё способна на небольшую улыбку.
Я бы отдал абсолютно всё за то, чтобы услышать однажды смех Джоли. Я думаю, что она уже очень долго не смеялась.
В конце коридора мой призрачный пёс проходит сквозь стальные двери.
Перед тем, как я покидаю бесстрашную девочку с Орком, нечеловеческой мумией, в подземном переходе между захваченной землёй Хармони и неизвестными спонсируемыми правительством злодеяниями Уиверна (что уже делает данное предложение самым необычным из всех, написанных в этих мемуарах), она говорит мне ещё одну важную вещь, которую я должен знать перед тем, как бросить вызов льву в его собственном логове[56].
И, говоря об особенностях языка, почему это мы говорим «бросить вызов льву» вместо «противостоять льву»? Перед глазами встаёт картинка, на которой я медленно продвигаюсь в пещеру с клеем, который используют актёры для наклейки ненастоящих усов, чтобы наклеить на спящую кошку внушительных размеров поддельную бороду. Так как ни один лев не вызывался Авраамом Линкольном, чтобы сыграть в театральной сцене, то, кажется, нет причин приклеивать бороду на льва, кроме как для того, чтобы поиздеваться над ним и посмеяться над его унижением, когда другие львы поднимут его на смех. Я уверен, что Оззи Бун знает происхождение этого выражения, и, несомненно, наши лучшие университеты кишат интеллектуалами, которые тратят все свои научные карьеры на написание исследований о бросании вызовов львам – не часто упоминаются учебные тома о происхождении таких выражений как «вешать колокольчик на кошку»[57] и «пороть обезьянку»[58] – но время от времени мне печально думать, что я скорее всего не проживу достаточно долго, или у меня не окажется достаточно времени на то, чтобы исследовать такие особенности языка самостоятельно, а это мне могло бы понравиться.
Как бы то ни было, есть ещё одна важная вещь, которую мне должна сказать Джоли перед тем, как я её оставлю: несмотря на то, что Хискотт скрытный и замкнутый, в большом доме на холме он живёт не один. На протяжении многих лет он читал память – и иногда брал на время контроль – гостей, которые останавливались в домиках мотеля, и в трёх случаях он утверждал над ними господство и забирал в свой дом, после чего их больше никогда не видели. В каждом случае они кажутся очень одинокими людьми, без семей, которые могут их потерять. После того, как срывает номера с машин, принадлежащих этим людям, Донни паркует их в глубокой тени дубовой рощи, на середине спуска по холмам между мотелем и домами семьи, после чего они разбираются на запчасти, если они нужны на станции техобслуживания или уничтожаются каким-либо другим образом. Еду и всё остальное Хискотт требует приносить ему членам семьи, но никто из них за последние три года не убирался у него; поэтому никто из Хармони не видел то, что находится в доме, с тех пор, как первая из тех трёх незадачливых душ не пересекла походкой зомби парадную дверь.
– Так что, судя по всему, уборкой занимаются они, – говорит Джоли. – Но мы почти уверены, что они используются не только так, как мы. Он назначил им другие обязанности, и поэтому он никогда не позволяет нам на них смотреть.
– Возможно, он использует их как ближайшее окружение, последний уровень защиты, на случай, если
