— Прекрасно. А я уже пришел в отчаяние, думая, что мы идем обратно, к пристани. Но, чорт побери, ведь мы теперь далеко от земли! Долго ли протерпит Спичка?
Неизвестно, кто слушал меня с большим вниманием, Мрамор или Спичка. Последний то-и-дело показывал мне знаками, что я должен повернуть корабль к земле. Необходимо было успокоить его хоть временно, тем более, что началась мертвая зыбь, а снасти были закреплены неважно.
Хотя серьезной опасности еще не представлялось, но все же следовало принять надлежащие меры. В это время, к моему великому удовольствию, я заметил, что пять-шесть дикарей, в том числе и Спичка, почувствовали приступы морской болезни.
Я тогда принялся убеждать Спичку, что нам нужна помощь снизу, чтобы как следует закрепить мачты. Старый хрыч, приняв на себя важный вид потряс головой. Значит, он был еще не настолько болен, чтобы остаться равнодушным к жизни. Однако, подумав, он позвал Неба и Ио; последний был поваром. Ему нечего было опасаться двух безоружных людей против двадцати пяти человек. К тому же он, конечно, воображал, что, в крайности, негры перейдут на их сторону. Но как он ошибался в своих расчетах!
Я объяснил Спичке, каким способом они могли подняться к нам только вдвоем. Он меня понял и одобрил, а я сообщил поручение Мрамору.
С кормы спустили вниз веревку вплоть до окна каюты; Неб обвязался ею, а затем туземцы вытянули его на борт.
С Ио проделали ту же историю. Прежде чем пустить негров вскарабкаться на снасти, Спичка произнес им короткую речь, сопровождаемую многочисленными знаками, долженствовавшими внушить им, что их ожидало, если бы они вздумали дурно вести себя, после чего я их послал к гротмарселю, на который они с поспешностью полезли.
С их помощью главная мачта была основательно укреплена в несколько минут. Неб получил приказание водворить снасти; и через час, начиная от стеньги до самой палубы, все было на месте.
Мы удалились на две мили от острова, который уже стал принимать туманные очертания.
Волнение Спички возрастало, тем более, что четверо индейцев лежало врастяжку от морской болезни. Он сам еле стоял на ногах, но мужество и предстоящая опасность поддерживали его. Чтобы усыпить его подозрительность, я нарочно придумывал ненужные работы.
Вскоре земля совсем исчезла из виду. Когда подул сильный ветер, индейцы не могли более противиться качке. Они один за другим попадали, как мухи.
Чувствуя, как силы оставляют его, Спичка пристал ко мне с угрозами. На этот раз необходимо было удовлетворить его. Я повернул слегка к земле, к великому восторгу индейца. Спичка чуть не расцеловал меня. Однако я был себе на уме. Сделав им эту уступку, мне нечего было бояться последствий: мы находились слишком далеко от земли, лодки, при всем старании, уже не могли догнать нас. Да, наконец, при таком ветре, я каждую минуту мог свернуть на прежний путь.
Успоковшись, Спичка и его товарищи перестали противиться физическим страданиям.
Поставив Неба к рулю, я перегнулся через борт, незаметно вызвал Мрамора к окошку и сказал, чтобы он собрал всех наших к выходу. К счастью, у самой лестницы валялся индеец в сильных мучениях, платя свою дань морю. Воспользовавшись тем, что никто не обращал на меня внимания, я отдернул крючок, с помощью которого и железной полосы был заперт трап, и наши во главе с Мрамором бросились на палубу.
Я сразу заметил, что мои товарищи ожесточились до последних пределов.
Я же, проведя с индейцами несколько часов и будучи пощажен ими, вследствие их доверия ко мне, склонен был к снисхождению. Но Мрамор и остальной экипаж, помучившись в своей засаде, были вне себя от бешенства, а главное, им хотелось отомстить за смерть бедного капитана Вилльямса. Индеец, поставленный сторожить выход, невзирая на свою слабость, взялся за пистолеты, но я не дал ему времени выстрелить, схвативши его в охапку.
Во время этой борьбы я слышал возгласы Мрамора и матросов, кричавших изо всех сил:
— Отомстить за нашего капитана!
Вскоре и я одолел индейца и связал его по рукам и ногам.
Пока я дошел до кормы, все было кончено: наши завладели судном. Более половины туземцев было убито, остальные сами побросались в море; трупы кидались туда же.
Только один Спичка оставался еще в живых. Неб сжал его в своих крепких руках, в ожидании приказания.
— В море негодяя! — кричал Мрамор. — В море его, Неб!
— Остановитесь! — вскричал я. — Пощадите его, господин Мрамор: он сам все время щадил меня.
Одно мое слово заставило Неба остановиться, несмотря на приказания самого капитана. Мрамор при всем своем возбуждении сжалился над беззащитным врагом. Радуясь, что мне удалось спасти хотя одну жертву, я повел нашего пленника в трюм.
Когда все были перебиты, победители с облегчением посмотрели друг на друга. Я же бросился к борту взглянуть на поверхность моря. Какое ужасное зрелище! В ста саженях от нас всплывали головы и руки, делавшие последние усилия, чтобы спастись. Мрамор, Спичка, Неб — все устремили взоры по тому же направлению. Я осмелился замолвить словечко, прося подвинуться задним ходом, чтобы подобрать этих страдальцев.
— Пусть они тонут и убираются к чорту! — резко и коротко ответил Мрамор.
— Нет, нет, мистер Мильс, — заявил Неб, покачивая голой, — помилование здесь — напрасно; от них нельзя ждать ничего хорошего; если вы их не потопите, то они сами сделают это с вами.
Я видел, что мое заступничество не приведет ни к чему. Спичка, не переставая, наблюдал за своими несчастными собратьями; он видел их отчаянную борьбу со смертью. Быть может, между ними находился кто-либо из его родных, очень возможно, даже его собственный сын; в таком случае, он удивительно владел собою и вздрогнул только тогда, когда в морских волнах исчезла последняя голова.
В это время Мрамор, заменивший покойного капитана, водворял на корабле порядок по своему усмотрению и направил «Кризис» обратно в бухту. Для спокойствия мы выстрелили в деревья и кусты.
В ответ раздалось несколько криков, что доказывало, что наша картечь попала куда следует.
Войдя в бухту, мы соорудили камнеметную мортиру, из которой выстрелили несколько раз, а также и из ружей. У берега мы нашли лодки, наш ялик и около шестисот мехов. Я без всякого угрызения совести конфисковал эти шкуры, которые тотчас же перенесли на судно.
Отправившись на остров, я нашел мертвого индейца; очевидно мы разогнали целый бивуак. Заслышав наши выстрелы, оставшиеся спасались бегством. Преследовать их не стоило. На обратном пути я увидел, что «Кризис» поворачивал к выходу из бухты: Мрамор боялся провести еще ночь в этом месте. Захват мехов значительно умиротворил нового капитана, но он объявил, что только тогда совсем успокоится, когда повесит Спичку напротив острова.
На следующее утро Мрамор приказал сделать подъемный горден на верхушке реи фока.
Я находился в это время на палубе, но не осмелился и заикнуться, так как Мрамор в решительную минуту шутить не любил. Матросы молча ожидали новых приказаний.
— Схватите этого мерзавца, свяжите ему руки и посадите его на третью пушку, а потом ждите! — сказал он тоном, не допускавшим возражений.
Никто не проронил ни слова, хотя видно было, что подобное распоряжение многим не нравилось.
— Нет, в самом деле, — проворил я вполголоса, — вы шутите, господин Мрамор.
— Прошу вас называть меня капитаном, господин Веллингфорд, теперь я начальник этого корабля, а вы — его главный лейтенант. Я намерен повесить вашего друга, Спичку, в назидание всем туземцам; эти мерзавцы попрятались в лесу, и все их глаза устремлены теперь в нашу сторону; поверьте, что зрелище, которое им сейчас представится, произведет на них сильнейшее впечатление!.. Матросы, поставьте негодяя стоймя на пушку.
Минуту спустя бедняга принял означенное положение. Он с беспокойством оглядывался вокруг себя, не понимая еще, какого рода казнь ждет его. Подойдя к нему, я пожал ему руку и указал вверх. Индеец понял меня; с этого момента он казался спокойным, покорившимся своей участи.
— Пусть два негра набросят ему конец веревки на шею, — сказал Мрамор, не желавший заставлять
