Забил барабан, и рабы начали выкрикивать в лад, налегая на весла на счет. Мэт изо всех старался подражать им, но поначалу сбивался с ритма, и его весло то и дело билось о чужие весла. Оно то выскальзывало из его пальцев, то утыкалось ему в живот. Ругаясь на чем свет стоит, насколько это могло у него получаться без согласных звуков, он ухватился за весло как можно крепче и стал заставлять себя наклоняться вперед и откидываться назад в такт с остальными гребцами.
Корабль медленно отвалил от пристани. Как только он вышел в открытое море, гребцы заработали веслами более энергично. Мэт начал задыхаться и подумал о том, что слишком легкомысленно поступил, отдавшись в рабство.
Галера плыла по вечернему морю, направляясь на юго-восток, а Мэт утешал себя мыслью о том, что он по крайней мере может не опасаться засад и коварных убийц, потому что никому не пришло бы в голову разыскивать его среди галерных рабов.
Тафа ибн Дауд скакал во главе войска, затмевавшего собой равнину. Он ехал не под балдахином, который бы обозначал его высокий титул. Титул его был отмечен исключительно боевым штандартом. Впереди него ехали не музыканты с трубами и арфами, а всего двое барабанщиков с барабаном, подвешенным на ремнях между двумя конями. Стуча в барабан, они задавали ритм скачущему войску. Трубач, правда, ехал неподалеку, готовый протрубить сигнал, если бы в том возникла потребность. Одет Тафа был богато, но не в парчу или еще какую-нибудь роскошную ткань. Его платье и тюрбан были сотканы из тончайшего хлопка, выкрашенного пурпуром, добываемым из раковин морского моллюска мурекса, но они были надеты поверх простой солдатской формы. Тем самым он был защищен от палящего солнца, но при этом готов к тому, чтобы выдержать тяготы сражения. Единственным признаком высокого титула Тафы ибн Дауда была белоснежная кобыла. Взглянув на нее, всякий понимал, что это скачет не кто- нибудь, а сам эмир.
Это было очень важно для других эмиров. Отыскав взглядом белую кобылицу, они всегда могли увидеть, куда послать гонцов за приказами во время боя. Каждый из эмиров возглавлял собственное войско, все они скакали посреди воинов. Тафу они избрали предводителем без малейших колебаний. Несмотря на то что ему не исполнилось и тридцати лет, он успел доказать, что является гениальным полководцем. Но если бы ему после победного завершения войны пришло в голову воспользоваться своим положением, другие эмиры сумели бы побороть такие настроения в зачатке. Ни один из них не сомневался в том, что этот молодой человек, несмотря на все свои таланты в области военной стратегии, в обычной жизни чрезвычайно наивен и неопытен. И когда Тафа возносил хвалы Аллаху за то, что тот даровал ему очередную победу, он нисколько не кривил душой.
Впереди завиднелось облачко пыли и стало быстро приближаться.
— Прошу прощения, эмир, — обратился Тафа к эмиру Алжира, с которым обсуждал тактику атак, к которой прибегали варвары, и обернулся к одному из ехавших рядом с ним офицеров. — Пошли дюжину всадников, дабы они встретили того, кто скачет нам навстречу.
— Будет исполнено, мой повелитель. Офицер развернулся и прокричал приказ скачущим позади него воинам. Те галопом сорвались с места. Поднятые ими тучи пыли скрыли из глаз приближавшееся облачко, но вскоре пыльное облако двинулось навстречу войску.
Тафа поднял руку. Войско остановилось.
Разведчик придержал коня. Он чуть не падал с седла от усталости.
— Приветствую тебя, господин! Я видел орду варваров!
— Расскажи мне о них, — повелел Тафа, не изменившись в лице.
— Среди них много разных народов, господин. Я увидел их с вершины холма, и они заполняли всю равнину, насколько хватало глаз! Они окружили плоскогорье, на котором стоит лагерем войско калифа!
Тафа сразу же понял, что это значит.
— Если ты доставил мне эти вести, один из разведчиков хана мог сообщить ему о нашем приближении.
— Они будут готовы к бою к тому времени, как мы покажемся, — с тяжелым сердцем проговорил его адъютант.
— Они не станут ждать, — убежденно произнес Тафа. — Как только хан заслышит о нашем приближении, он оставит у плато достаточно людей, чтобы держать калифа в осаде, а сам возглавит остальных и тронется к Дамаску еще до того, как мы доскачем до места.
Эмиры, собравшиеся около Тафы, испуганно ахнули. Разведчик возразил:
— Но мы в одном дне пути от Дамаска, а хан — в трех днях!
— Не сомневайся, его воины поскачут быстрее ветра, — заверил его Тафа.
— Хвала Аллаху за то, что мы все верхом — даже копейщики и лучники, — облегченно вздохнул его адъютант. Эмир Алжира мрачновато кивнул:
— Ты был прав, когда настоял на этом, господин Тафа.
— Благодарю тебя, господин эмир, — машинально отозвался Тафа. Сейчас его большое волновало то, как решить стоящую перед ним задачу. Он обратился к адъютанту:
— Сейчас мы поскачем быстрым галопом и проскачем так полмили, затем полмили — шагом, дабы дать отдых лошадям. В таком порядке и будем двигаться дальше, чтобы сравняться по скорости с войском хана, а то и перегнать его. Завтра к этому времени мы должны быть в Дамаске!
Когда корабль на ночь встал на якорь, у рабов появилась возможность хотя бы немного отдохнуть. Мэт обессиленно упал на свое весло. Все тело у него нестерпимо болело. Он даже не в силах был порадоваться тому, как безупречно работает его переводческое заклинание. Гребцы разговаривали на самых разных языках — берберском, алжирском, арабском, на фарси — наречии иранцев. Некоторые даже говорили на латрурийском и ибилийском диалектах, а часть рабов переговаривалась на древнееврейском. Пираты были весьма демократичны — в том смысле, что им положительно все равно, кого брать в плен или покупать.
Если у Мэта и были какие-то сомнения относительно профессии хозяев галеры, они развеялись на следующий день, когда на палубе вдруг возникло оживление. Слышался топот ног, матросы бегали назад и вперед, а потом забил барабан, и гребцам пришлось приналечь на весла. У Мэта вскоре перед глазами запрыгали черные точки. Сверху послышался крик капитана:
— Право руля! Право руля! Сейчас мы их нагоним!
Вскоре послышался оглушительный треск. Несколько весел с правого борта с силой проскочили внутрь трюма. Два из них угодили несчастным гребцам в живот и проткнули их насквозь. Одно весло ударило гребцу в подбородок, и от удара у того треснули шейные позвонки. Мэт еле успел увернуться, когда его весло вырвалось у него из рук и грозило угодить ему по виску. Он постарался сам держаться от весла подальше и думал только о том, как бы не досталось тем гребцам, что сидели впереди него. А потом весло гребца, сидевшего сзади, ударило его по затылку, и больше он уже ничего не помнил.
В сознание Мэта привел удар бича надсмотрщика.
— А ну, сядь прямо! — завопил надсмотрщик. — Вытолкни весло наружу!
Мэт повиновался, сражаясь с болью в затылке, казавшейся ему огромной, как море. Разбитое весло исчезло в отверстии борта, вместо него появилось новое. Мэт вытаращил глаза.
— Хватай его! — гаркнул надсмотрщик.
Мэт услышал, как засвистел бич, и проворно ухватился за рукоятку весла, не желая снова получить по спине. Он догадался, что другие пираты плавают вокруг галеры на лодке и просовывают в отверстия новые весла взамен сломанных.
Затем появился кузнец и разбил оковы у погибших гребцов.
— Эй, новенькие! — гаркнул надсмотрщик. — Вытащите трупы на палубу да бросьте на съедение акулам! А потом возвращайтесь, отныне ваше место здесь!
Новые рабы растерялись. Мэт с ужасом признал в них латрурийцев. Один из них был пожилой, в довольно дорогого вида красном кафтане. Видимо, купец плыл на корабле, сопровождая свои товары, а у пиратов не нашлось ровным счетом никакого уважения к рангу того, кого они захватили в плен.
Кузнец просунул в оковы новые звенья цепи, приковал матросов и пожилого купца к веслам и скамьям. Мэт мысленно помолился за купца. При том, какой шок тот пережил, будучи взятым в плен, и при том, какого он был возраста, он не должен был долго протянуть, орудуя тяжеленным веслом.
Сверху доносились приказы капитана. Он распорядился, чтобы с полдюжины матросов перешли на
