захваченное судно и доставили его в Триполи. Эта новость была недурна: если корабль был более или менее цел, значит, большая часть его экипажа не пострадала. Именно поэтому капитан скорее всего и послал туда всего полдюжины матросов — этого было вполне достаточно для того, чтобы в случае чего управиться с моряками с купеческого судна, тем более что все они наверняка уже были прикованы к веслам.
Нестерпимая головная боль мучила Мэта, и он осознал, что бьет барабан, а не только эта треклятая боль пульсирует в висках, только тогда, когда плеть надсмотрщика хлестнула его по спине. Мэт принялся за работу и всем сердцем пожелал поскорее смыться с галеры. Он только гадал, не поздно ли уже призывать на выручку Стегомана.
Жители Дамаска выбежали на городские стены, дабы приветствовать направляющееся к городу североафриканское войско. Ворота распахнулись настежь. Тафа подал воинам пример — стал махать рукой и улыбаться. Улыбаясь и выкрикивая приветствия, войско въехало в город.
Но как только жители увидели, сколько на самом деле народу в войске, ликование как-то сникло. Большое облегчение горожане ощутили, когда большая часть всадников спешилась за городскими стенами, где они и встали лагерем.
В это время Тафа уже вел серьезные переговоры с правителем города в его дворце.
— Горожане могут остаться, — согласился Тафа. — Но я не сомневаюсь в том, что нам придется взять их для помощи при обороне городских стен.
Правитель Дамаска нахмурился.
— Давным-давно нашим торговцам не доводилось служить в рядах войска.
— Да, пользы от них будет маловато, — кивнул Тафа, — но все же это лучше, чем ничего. Они должны будут начать учиться завтра утром, и всем горожанам надо привыкнуть к мысли об экономии продовольствия.
Правитель мрачно кивнул.
— Эта мысль не придется им по вкусу, но надо будет втолковать им, что будем еще труднее, если варвары захватят город.
— Это верно. А тех, кто пожелает покинуть город, мои воины сопроводят в места, удаленные от Дамаска на день пути.
— Молю Аллаха о том, чтобы все пожелали этого!
Так и вышло. Глашатаи пошли по улицам и площадям и стали рассказывать горожанам о трудностях жизни в осажденном городе, о той судьбе, которая их ожидает, если победу одержат варвары. К утру все дамассцы уложили свои самые драгоценные пожитки, нагрузили их на повозки. У ворот выстроился обоз. Жители с нетерпением ожидали рассвета. Как только взошло солнце, караван выехал из городских ворот и тронулся в путь. По обе стороны от него скакали воины, чтобы сопроводить до места, где бы горожане могли пребывать в безопасности. Вперед уже выехали гонцы, дабы просить для дамассцев убежища в других городах. В Дамаске осталась всего тысяча горожан, и все они как один явились к дворцу. Узнав об этом от стражника, правитель вышел к ним.
— Что означает это сборище? — вопросил он. Все люди поклонились ему, а старейший из них, крепкий мужчина с седоватыми волосами и бородой, выкрикнул:
— Мы хотим разделить судьбу города, господин! Все из нас некогда служили в войске, кроме самых юных, которым нет еще и двадцати, но они желают обучиться воинскому ремеслу. Мы хотим вступить в твое войско, если ты не отвергнешь нас!
Правитель города усмехнулся и с гордостью обернулся к Тафе:
— Теперь никто не посмеет сказать, что жители Дамаска бежали, когда пришли враги.
— Садитесь на землю и ждите, — сказал горожанам Тафа. — Мои военачальники выдадут вам оружие и начнут обучать вас.
По приказу в город вошли воины. Им было ведено занимать любые свободные жилища, но строго- настрого наказано не заниматься грабежом и мародерством. Тафа сказал солдатам также о том, что после того, как они разобьют варваров и покинут город, каждый дом в нем должен остаться таким же, каким был, только еще чище. Памятуя о наказаниях, которые обещал за такие преступления Коран, люди отнеслись к этим приказам со всей серьезностью. Большинство воинов вскоре нашли для себя крышу над головой. Немногие оставшиеся разбили шатры на площадях, где прежде размещались городские рынки. Когда муэдзин созвал правоверных на вечерний намаз, в Дамаске уже снова было полным-полно народа, и только ямки от колышков остались там, где прошлой ночью воины ставили шатры.
При этом четверть войска незаметно расположилась лагерем в ближайших холмах. Невидимые за пышными деревьями воины развели маленькие бездымные костры. К этому лагерю направились и те воины, что вернулись, проводив караван. Воины переговаривались негромко, смеялись еще тише и поджидали варваров.
Когда молитва завершилась, Тафа ибн Дауд вышел к своим людям на балкон дворца.
— Мы здесь, — выкрикнул он, — и здесь останемся, пока не истребим врагов!
Войско одобрительно взревело.
Тафа поднял руку, устремил взор к небесам, лицо его стало торжественным.
— Да будет Небо свидетелем! Я клянусь, что остановлю этих варваров или погибну в попытке остановить их!
По рядам воинов пробежала волна ропота. Люди впервые осознали, как близки к смерти. Но затем лица их стали суровыми и хмурыми. Воины воздели руки к Небу и призвали его в свидетели, как Тафа, и произнесли ту же клятву.
Тафа радостно улыбнулся и воскликнул:
— Многие из нас падут в бою, но мы остановим варваров здесь, а затем прогоним их хана туда, откуда он пришел! Те, кто погибнет, обретут вечное блаженство, ибо окажутся в Раю! — Сжав поднятую руку в кулак, Тафа прокричал:
— Смерть врагам, свобода Исламу, Рай для нас!
Люди оторопело смотрели на него, потому что в эти мгновения им показалось, будто Тафа ибн Дауд стал как бы выше ростом и вообще — не просто человеком. Он снова превратился в махди, и люди поняли, что им предстоит священная война.
И тогда все подняли руки, сжав кулаки, и прокричали:
— Смерть врагам и Рай для всех нас!
Наконец бой барабана зазвучал медленнее, и вскоре надсмотрщик скомандовал:
— Суши весла!
Испустив дружный вздох облегчения, гребцы потянули весла внутрь трюма, затем налегли на их рукоятки, стараясь приблизить их к противоположному борту, а затем опустили. Мэт почувствовал, как огромное лезвие на носу корабля вонзилось во что-то. Несколько минут спустя корабль замедлил ход и замер окончательно. В результате гребцов ощутимо качнуло вперед, но те, что были поопытнее, успели вскинуть руки над головой и ухватиться за поперечные бимсы. Мэт, подобным опытом не обладавший, по инерции упал на гребца, сидевшего впереди.
— Куда смотришь, сухопутная крыса! — выругался гребец на древнееврейском.
— Простите, — вымолвил Мэт по-меровенсски, но с губ его сорвалось лишь извиняющееся мычание — он по-прежнему не мог шевелить губами и языком в должной мере для того, чтобы артикулировать слова.
— А, да ты немой, вот оно как? — смягчился иудей. — Ну так надо ж понимать, что бывает, когда корабль причаливает после того, как мы сушим весла. Держаться надо и крепко на месте сидеть!
— М-м-м, — кивнув, промычал Мэт и сел на скамью.
— Ты че, всегда такой добренький со всякими уродами, жид? — поинтересовался сидевший по соседству гребец на немыслимом диалекте галерных рабов, составленном из слов самых разных языков.
— Наш Бог учит нас милосердию к несчастным, мавр, — ответил добрый иудей. — Я так думал, что и у вас в Коране что-то написано насчет милости.
— Ну да, — согласился мавр. — Насчет милостыни, вернее.
— А у тебя деньги есть? — пожал плечами иудей. — У меня-то нет ни единой монетки, но хотя бы я могу