Когда я с вокзала поспешил к родителям, моей сестры уже не было в живых. Погребение состоялось в пятницу, 8 февраля 1919 г., в 9 ч. утра. Это была самая безнадежная, отчаянная картина, которую только можно было себе представить. Жалкая похоронная колесница была запряжена такими истощенными, худыми конями, из которых один был гнедой, а другой вороной, что при всем трагизме положения нельзя было удержаться от искаженной улыбки. Не было и речи о черной попоне для лошадей. Сопровождающие похоронную колесницу служащие спешили, им предстояло еще перевозить много покойников в этот день, поэтому колесница была пущена такой рысью, что похоронное шествие не могло за нею следовать. Расстояние между колесницей и шествием все росло, и, наконец, можно было видеть ее только издали, направляющуюся скорым ходом к кладбищу, которое находилось уже за московской заставой. Похоронное шествие рассеялось, и только самые близкие на трех санях доехали до кладбища.
Лишь с большим трудом удалось добиться того, чтобы моя сестра была похоронена в тот же день до наступления темноты. Иначе ей пришлось бы лежать до понедельника в покойницкой, так как по субботам и воскресеньям могильщики не работали.
Глава десятая
Самоубийца
Я знал Гуго Т. очень хорошо[9]. Он был младшим братом моего лучшего школьного товарища. Это был скромный, добросовестный, вполне надежный человек; свою деятельность, в качестве конторского служащего, он начал на родине, в Курляндии.
После начала войны все евреи, в апреле 1915 г., должны были по приказу главнокомандующего русской армии, великого князя Николая Николаевича, в 24 часа оставить пределы Курляндии, в то время как их сыновья, солдаты русской армии, умирали за Россию на полях сражения близ лежащего фронта. Тогда и Гуго Т. должен был покинуть родину. При высылке евреев из Курляндии на вокзалах разыгрывались душераздирающие сцены. Высылали всех, мужчин и женщин, стариков и молодых, больных и здоровых. Даже из больниц для умалишенных вытаскивали сумасшедших, подвозили их к поездам и погружали для отправки в неведанную даль. Приказ главнокомандующего выполнялся слово в слово.
Таким образом, Гуго Т. прибыл в Петербург. Как еврей, он не пользовался в Петербурге правом жительства. Во время царского режима все евреи были скучены в так называемой «черте оседлости». К «черте» относились Польша, Литва, Белоруссия и Юг России. Курляндия не относилась к «черте». В Курляндии имели право на жительство всего несколько тысяч еврейских семейств, которые уже долгие годы жили там и из которых целый ряд семейств поселился в этих местах еще до 1795 г., т. е. до присоединения Курляндского герцогства к России. Петербург и Москва, вся центральная Россия, весь север и восток, Кавказ, Центральная Азия, Сибирь и Дальний Восток были для евреев закрыты.
В областях вне «черты оседлости» могли жить только немногие категории привилегированных евреев. К этим избранным относились окончившие университет и прочие высшие учебные заведения, купцы первой гильдии, потомки Николаевских солдат, т. е. тех еврейских солдат, которые в свое время отбыли 25-летнюю воинскую повинность в армии императора Николая I и пр.
По старому закону русский еврей, окончивший императорский университет с дипломом первой степени, имел право держать двух слуг из единоверцев. Этот закон мало-помалу вышел из употребления, так как целью его было дать возможность еврею с высшим образованием, желавшему у себя дома соблюдать строгие предписания еврейского ритуала, держать еврейскую прислугу. На самом же деле еврейские интеллигенты России, почти без исключения, жили вне всякого еврейского религиозного ритуала. Они ели и пили то же, что и русские, работали по субботам и приспособлялись к русским условиям.
Тем не менее на основании этого старого закона Гуго Т. удалось поселиться у своего приятеля, еврейского присяжного поверенного в качестве «слуги» и таким образом, официально получить «право жительства» в Петербурге.
Революция застигла Гуго Т. уже в Москве, где он занимал место доверенного и личного секретаря у своего родственника, купца и фабриканта. Его хозяин убежал из России, сейчас же после большевистской революции, со всей семьей заграницу. Гуго Т. охранял оставленное имущество хозяина, пока это было возможно, пересылал ему с разными оказиями ценные вещи и деньги и в сущности был совершенно одинок в голодной Москве.
В совершенно подавленном душевном состоянии он пытался также бежать из Москвы заграницу. Он раздобыл каким-то путем в австрийском совете солдатских и рабочих депутатов в Москве австрийский паспорт, причем фамилия, означенная на нем, была очень сходна с фамилией Гуго Т. Но он был в таком нервном состоянии, что буквально дрожал от страху при мысли о том, что ему придется с этим фальшивым паспортом переезжать советскую границу. Гуго Т. заявился ко мне со своим австрийским паспортом и попросил у меня совета. Увидев, в каком душевном состоянии он находится, я посоветовал ему немедленно уничтожить этот «документ» и отправиться по своему подлинному паспорту к своему брату на юг России. Я нисколько не сомневался в том, что любой пограничный стражник по его виду догадается, что паспорт его фальшивый и что на этом основании он будет расстрелян. Гуго Т. послушался меня, уничтожил «документ» и начал приготовляться к отъезду на юг, где его брат в одном из городов занимал место старшего врача в больнице.
Это было начало февраля 1919 г., день его отъезда приближался. Я в то время уже не был в Москве. Гуго Т. упаковал в свой маленький ручной чемодан все свои наличные деньги, а также оставшиеся еще ценные вещи и поехал на вокзал. Громадная толпа стремилась захватить места в отходящем поезде. Гуго Т. тщедушный, слабосильный, напрасно старался попасть в вагон. Мужики, добивавшиеся мест, были сильнее его. Каждый пускал без стеснения локти в ход и отталкивал другого в сторону. Совершенно непонятным для него образом Гуго Т. был втиснут в вагон, где он с ужасом обнаружил, что его чемодан был вырван у него из рук. Без денег он был потерянный человек. В полном отчаянии он протиснулся из вагона на платформу, и ему удалось спрыгнуть, прежде чем поезд пришел в движение. Он бежал совершенно обезумевший вдоль уходящего поезда и кричал, что у него украли чемодан. Все было напрасно, чемодан исчез.
Совершенно обессиленный, дотащился он пешком до своей квартиры, находившейся на другом конце города. В 9 ч. утра он вышел из дому, в 4 ч. после обеда, уже в сумерках, вернулся домой. Отправился в свою комнату. Хозяйка успела за это время все убрать и вынести кровать и стулья. У стены стоял только стол. Над столом торчал крюк, на котором висело прежде стенное зеркало. На полу в беспорядке валялось старое платье, разорванное белье, скомканная бумага и пара старых веревок, оставленных Гуго Т. Он схватил веревку, взобрался на стол, сделал петлю, укрепил веревку на крюке и надел петлю на шею. Затем оттолкнул стол прочь. Стол перевернулся.
К вечеру хозяйка, которая ушла после обеда, увидела к своему ужасу Гуго Т. лежащим на полу. Он был еще жив, но без сознания. Крюк не выдержал тяжести тела, и Гуго Т. упал на пол. Приведенный в сознание, он долгое время лежал в лихорадке. Добрые люди помогли ему и одолжили ему деньги на поездку. Он отправился к своему брату, который его поставил на ноги.
Теперь он живет у себя на родине, страшные воспоминания сгладились и он теперь совершенно здоровый человек.
Глава одиннадцатая
Поездка в Швецию
В начале февраля 1919-го года я вместе с инженером Р. Л. был командирован комиссаром торговли Красиным в Финляндию. Р. Л. был абсолютно честным и достойным доверия человеком, до революции занимал высокий пост на русской государственной службе и обладал большими познаниями и техническим опытом. Р. Л. должен был по поручению Главбума (главного управления бумажной промышленности) заказать в Финляндии технические запасные части, которые в России не выделывались и без которых
