труд и чрезвычайно работоспособный. Человек в высшей степени одаренный, но с преувеличенным самомнением.
Педантически аккуратный в работе, строгий к себе и к своими сотрудникам, твердый и беспощадный в защите своих интересов, беззастенчивый в выборе средств, своевластный и капризный в обращении с подчиненными.
С другой стороны, душа общества, очаровательный собеседник, остроумный рассказчик, всегда преисполненный желанием ослепить своих собеседников, своих друзей, своих гостей и привести их в состояние восторженного изумления.
Тонкий ценитель всех радостей жизни, брызжущий силой, не знающий преград, блестящий знаток кухни и погреба, восторженный составитель самых избранных меню.
Вечерком, в кругу друзей, за стаканом вина и в повышенном настроении, Ломоносов рассказывал напряженно внимавшим его словам слушателям разнообразные приключения из своей богатой переживаниями жизни.
Он рассказывал о своей службе в царское время, о Петербурге и о дворе, о своем участии в революции и об аресте царя, о своих американских впечатлениях, о всем пережитом в советской России и на советской службе. Он, конечно, переходил и на неисчерпаемую тему о женщинах и был знаменит своими совершенно неприкрытыми эротическими анекдотами, доказывавшими детальное и глубокое знание дела.
Может быть, рассказы из его жизни не всегда строго отвечали действительности. Значительная примесь фантазии была во всем этом несомненна. Но все передавалось так блестяще, с таким сверкающим юмором, а отдельные моменты обрисовывались так захватывающе и увлекательно, что сомнение в их правдивости в момент рассказа не приходило даже в голову.
Из всего обильного материала я передаю здесь только некоторые характерные для Ломоносова рассказы, лично мною от него услышанные; я стараюсь соблюсти по возможности и стиль рассказчика:
В 1919 г. мне предстояла длительная служебная поездка. Я ездил большею частью в салон-вагоне и стража моя состояла из матросов. Старшего этой стражи звали Семеном, это был крепкий, богатырского сложения матрос. Я знал, что на Семена я безусловно могу полагаться, и что он все исполнит, что я от него потребую, совершенно точно и хладнокровно.
Я позвал его и сказал:
«Семен, а Семен! Сегодня вечером на такой-то станции в мой вагон войдет один человек. Он высокого роста, в очках, у него маленькая бородка, понимаешь?»
«Есть».
«Ну так вот, этот человек будет ужинать в моем вагоне и после ужина перейдет в другой вагон, где он спит, понял?»
«Есть».
«При переходе в другой вагон с этим человеком произойдет несчастье! Ты понял, Семен?»
«Есть».
«И представьте себе, голубчик, несчастье действительно случилось, при переходе этот человек поскользнулся и свалился с вагона[11]».
Осенью 1919 г. меня послали с очень важным служебным поручением на юг России. Дело было во время гражданской войны, все летело вверх тормашками, и мое поручение было довольно опасным. Я должен был внести порядок в железнодорожное сообщение, я должен был наладить скорейший пробег воинских поездов и ускорить подвоз съестных припасов.
Мы прибыли на станцию Синельниково. Здесь комендант красноармейской части поджег вокзал и разрушил часть железнодорожных построек. Немедленно по прибытии на станцию я потребовал этого человека к себе в вагон для того, чтобы он дал мне отчет в том, что натворил.
Но он забаррикадировался в вагоне и не хотел идти ко мне. Я послал к нему своих матросов и еще раз приказал ему явиться, в противном же случае по его вагону будет открыт огонь. После долгих колебаний человек сдался и явился ко мне. Он был в нетрезвом виде и пытался оправдаться, приводя в свою защиту самые жалкие доводы.
За мной стояла женщина, коммунистка, совсем еще молодая, и кричала, обращаясь ко мне: «Дайте мне это сделать! Я ему пущу пулю в затылок! Я убью его на месте!» Я посмотрел ей в глаза и мне сделалось страшно. Мне казалось, что передо мной стоял кровожадный зверь.
Я, конечно, имел право немедленно расстрелять этого человека на месте, но я предпочел послать его под конвоем в военный суд в Харькове с кратким докладом обо всем, что он натворил на станции.
Через несколько дней я, разумеется, получил известие, что он приговорен военным судом к смерти и что приговор приведен в исполнение.
«Вы видите, мой друг, обошлось и так».
Однажды после длительной служебной поездки я приехал в Москву и был доволен, что мог отдохнуть, наконец, несколько дней. Свою секретаршу я отпустил и она полетела к своему мужу, молодому инженеру. Вы его, наверное, знаете, я прозвал его «г…ожуем». Когда он говорит, кажется, что у него полон рот.
Вдруг я узнаю, что я должен в тот же вечер ехать в Ревель по очень важному делу. Я велел протелефонировать своей секретарше с приказанием прийти в 3 часа ко мне. Она не является. Вы знаете, до чего я аккуратен. Уже 3 часа, а ее все нет. Я думаю, не хочет с мужем расставаться. Половина четвертого, а секретарши нет!
В 4 часа зову я своего верного Семена и говорю: «Семен». — «Есть». — «Вот адрес, ты найдешь мою секретаршу, найдешь во что бы то ни стало и приведешь ее ко мне, мертвую или живую!»
«Ну, Вы понимаете, конечно, секретарша явилась ко мне в тот же вечер, живая, не мертвая!»
Ломоносов был большой гастроном и ел только в самых лучших ресторанах. Он любил хорошо и много выпить и хвастал тем, что голова у него всегда свежая, сколько бы и что бы он ни пил.
Он заказывал всегда самые дорогие и тонкие вина. После того, как он убедился, что я вина не пью, он часто говорил мне за обедом:
«Я Вам даже и не наливаю, было бы непростительно, чтобы стакан такого замечательного вина пропадал даром. Господь Бог хорошо знал, для чего он создал виноград».
Однажды он сказал мне в сердцах:
«Вас можно только глубоко пожалеть. Какая досада, что Вы непьющий, что и Вы при случае не можете раздавить бутылочку. Вы лишаете себя самого большого наслаждения в жизни, Вы лишаете себя даже возможности приобрести настоящих друзей, ибо пьющий всегда должен опасаться непьющего».
Однажды я должен был завтракать с двумя видными представителями германской промышленности. Ломоносов не мог принять участия в завтраке и попросил меня угостить приглашенных самым изысканным образом. «Бросьте Ваши демократические принципы, угостите их на славу!»
Я заказал для них очень хороший завтрак, но мой счет все-таки далеко не достиг тех головокружительных высот, до которых доходили завтраки, устраиваемые Ломоносовым. Перед моими глазами всегда стояла голодная Москва и я не мог отделаться от дикого противоречия между московскими «очередями» и «пайками» и этими лукулловскими обедами.
Когда я представил Ломоносову счет, он подпрыгнул как-будто ужаленный змеей: «Да что же это такое, такой маленький счет? Да что Вы их, г…ом кормили, что ли?».
20-го декабря 1920 г. вечером мы отправились с Ломоносовым в Эссен для ведения переговоров с представителями германской тяжелой промышленности по поводу организации смешанного русско- германского акционерного общества.
Столкнувшись осенью 1920 г., в течение переговоров о помещении в Швеции и Германии крупного советского заказа на паровозы, с громадными трудностями, стоявшими на пути возобновления торговых сношений между Советской Россией с ее монополией внешней торговли и капиталистическим миром, я развил Ломоносову свою идею об организации русско-германского смешанного общества, акционерный
