безрукавочку.
— Теперь мы, пожалуй, подадимся с тобой в Сибирь, — пригласил Мишель, — ты же там ни разу не была, и слышала про нее только всякие ужасы. Хочешь посмотреть, какая Сибирь на самом деле?
— Ты так шутишь? — от удивления глаза Александры сделались большими и круглыми, как у совы.
— Со своей самкой я не стал бы так жестоко шутить, — ласково ответил Мишель и потерся носом о шею девушки.
— Повтори, — напрягшимся голосом произнесла Саша, и Мишель мгновенно понял, чего она хочет услышать еще раз.
—
Девушка уткнулась лицом в плечо Мишеля, и этот чисто человеческий жест почему-то на секунду растрогал его. Погладив Сашу по волосам мягким, успокаивающим движением, Мишель добавил:
— Вот только до поездки мне очень хочется пообщаться с сеньором Мироничем… и лучше бы прямо этой ночью…
8
…— Ох, Саша, ножки у тебя, конечно, симпатичные, да и на каблуках ты, как модель по подиуму, скачешь, — сказал, легко восстанавливая дыхание, Мишель, — но вот только сверкают ножки на весь город в такой темноте, а по цокоту тебя за версту слышно…
— Сам же велел сначала к этому Модильяни недоделанному идти, — спокойно огрызнулась Саша, — могли бы и ко мне заскочить, переоделась бы, бегать-то без каблуков все одно ловчее…
Ловчее или нет, Мишель не знал, не пробовал еще в своей жизни на женских шпильках бегать, но вот Саша на них носилась, как бы даже и не чувствуя двенадцати сантиметров. Мишель смотрел на ее бег и недоумевал, не веря своим глазам — как же можно так легко и непринужденно и на таких-то ходулях? А вот голые ноги Александры и в самом деле отсвечивали в ночи, привлекая совсем не нужное внимание, но идти к ней домой значило прямиком нарваться на засаду, в существовании которой Мишель не сомневался. И лезть в какой-нибудь из закрытых с наступлением вчера объявленного комендантского часа магазинов тоже означало рисковать без необходимости. Патрули по Городу бродили в изобилии. И иной раз постреливали непонятно зачем и по кому.
Одновременно заскочив из узкого переулка во внутренний дворик старинного, ветхого дома, Мишель и Саша остановились чуток перевести дыхание и осмотреться.
— Ну, и где тут твой «карандаш» проживает? — поинтересовался Арнич, оглядывая тихие и темные окна, выходящие в маленький дворик с четко видимым грибком детской площадки, сильным запахом мочи из-под входной арки и густыми зарослями сирени возле окон первого этажа.
— Такой же он мой, как и твой, — парировала Саша, вглядываясь в верхний ряд окон. — Вон, видишь окна под крышей, где свет совсем слабенький? Похоже, свечи горят, еще и музыка оттуда идет… Видать блядки у него…
— Грубая ты, Саша, как медведь под развесистой клюквой, — нарочито посетовал Мишель, — у людей, может, творческий порыв, раут какой, или прилет музы, а ты так вот в лоб «блядки»… Ну, ничего не поделаешь, пойдем и мы с тобой на эти блядки…
«Очень хорошо, если он там не один, а еще лучше, если пьяный или обкуренный, — подумал Мишель. — Вот подняли б мы его среди ночи с постели, попробовали поговорить, завтра бы весь Город об этом знал, а так — заглянули на огонек, поблядовали и дальше пошли. Он про Сашу завтра и не вспомнит: была, не была? а если и заходила, то с кем и насколько?».
В подъезде запашок был поядренее, чем в подворотне, добавляя к уличному еще и кислую капусту, и прогорклое масло, и жаренную когда-то на этом масле рыбу. И деревянная лестница скрипела угрожающе под ногами, будто готовая развалиться. Но — лестница удержалась, позволила спокойно добраться наверх. На последнем этаже располагалась только одна квартира-студия, прикрытая хорошей, крепкой, звукоизолирующей дверью, из-за которой музыка слышна была даже слабее, чем во дворе. Но это — снаружи, а внутри квартиры, похоже, музыка полностью перекрывала другие звуки, даже — звуки певучего электрического звонка.
Правда, вскоре, когда Мишель уже начал злиться на неторопливость хозяина, дверь распахнулась, явив незваным гостям зрелище расхристанного пьяного художника, почему-то в одной рубашке и распущенном галстуке, без штанов и даже трусов, и в одном носке. «Модильяни недоделанный» минуту- другую в упор смотрел на Сашу, явно не узнавая ночную гостью, но потом глаза у него собрались, наконец- то, в кучку, и он вдруг заорал так, что штукатурка на потолке заколебалась, задумавшись — падать ей сразу или повисеть на своем месте еще немного.
— Александра!!! Ты к нам!!! И не одна!!! Приезжий? из провинции? что пишет? или сочиняет? или даже снимает? хотя — всё потом, что ж вы стоите, да еще и трезвые!!!
Квартира-студия представляла собой огромное по нормальным, человеческим меркам помещение, сейчас почти пустое, потому что мольберты, треноги под картины, штативы под фотоаппараты, многочисленный реквизит, нужный и не нужный, были раздвинуты по стенам, а кое-что просто свалено в дальний угол. Центральное место в помещении занимала огромное ложе, назвать которое кроватью не поворачивался язык, застеленное бархатными, парчовыми, ситцевыми, шелковыми покрывалами и простынями. Среди них пыхтели, сопели, барахтались, занимались любовью, отдыхали после этого и просто мирно спали человек десять, в основном полуодетых или совсем голых. Еще десяток гостей оккупировали импровизированный стол, составленный из десятка табуретов, стульев, кушеток, банкеток и прочей реквизитной мебели, собранной в квартире едва ли не из музеев и антикварных лавок. Причем, как успел заметить Мишель, гости не отказывали себе ни в одном удовольствии, изредка перемещаясь от стола к ложу и обратно, разумеется, те из них, кто еще был в состоянии держаться на ногах и представлять интерес для немногих присутствующих женщин. Подбор дам, непонятно каким образом попавших на эти блядки, был просто восхитительным: какая-то леди с аристократическими замашками и замедленными жестами хорошо ухоженных рук, в шляпке с густой вуалью, из-под которой выглядывал длинный костяной мундштук, с помощью которого курила, наверное, еще её прабабушка, в вечернем платье с умопомрачительным боковым разрезом до талии, правда, в порванных слегка чулках, соседствовала с несколько потасканной абсолютно голой девчушкой лет двадцати, пьяненькой, с резким визгливым голосом и манерами портовой шлюхи, стряхивающей пепел со своей сигареты в близлежащие тарелки с закуской, а рядом с ними развалилась, с трудом удерживаясь на стуле, довольно известная в Городе певичка в своем концертном костюме, состоящем из длинных, до середины бедер, ботфортов, кожаных шорт и такого же лифчика, впрочем, сейчас лифчик на ней отсутствовал, являя мужским и не только взглядам крепкие, с избытком насиликоненные груди. Остальных дам трудновато было разглядеть в слабом освещении среди покрывал, простыней и мужских тел на ложе, но Мишелю хватило и увиденных возле стола.
Над всем этим художественным безобразием звучала из роскошного, совсем не вписывающегося в обстановку дорогого музыкального центра негромкая, неуловимо знакомая, но так и не определенная Мишелем, музыка.
Не ожидая специального приглашения и ведя себя в доме «Модильяни» вполне по-хозяйски, Саша прошла к столу, приняла из рук кого-то из мужчин стакан вина и принялась наваливать на разовую тарелочку в изобилии расставленные мясные закуски. Видимо, в этой компании еде предпочитали вино, впрочем, и в нем нехватки не наблюдалось.
Хозяин дома начал говорить, повышенным тоном стараясь привлечь всеобщее внимание, какой-то длинный, затейливый и витиеватый тост в честь Александры, но сбился и дважды успел выпить пока кое- как закончил речь. Пристроившись за спиной Саши на колченогом подобии стула, Мишель изображал чуть подгулявшего, но совсем не случайного в этой компании человека, и тоже старательно отдавал дань мясному. Но потом непринужденный разгул увлек и его, впрочем, без потери контроля над собой, просто Мишель, ощутив что в этом доме ему и Саше ничто и никто не угрожает, позволил себе слегка расслабиться, не вслушиваясь в несомый со всех сторон бред про гениальность, видение художника, препоны и рогатки
