«маяк» и забрасывал его в озеро. - Никто не любит земляных ментов и никто не может без них обойтись. Даже если они будут точно знать, что пистолеты подбросил я, все равно найдут причину дать кому-то по башке и выкинуть с работы, - он распахнул дверцу и ухмыльнулся, - Наверняка, самого лучшего. Быстро в машину, одеваться потом будем. -
Наверху дороги Алеша притормозил и бросил там третий ствол из первоначального комплекта, - Грызите, собаки. –
Г л а в а 18.
Утро застало их далеко от места событий. Понимая, что на дорогах появляться нельзя, а окрестности карьера очень скоро начнут прочесывать, Алеша стремился уйти как можно дальше, всю ночь двигаясь запутанными проселками, то лесом, то степью, то руслом высохшей речки, - на север, к русской границе. Он больше не рационализировал свою судьбу, он просто действовал, как на воин. Бег начался. Лесостепь перешла в сплошной, матерый сосняк, который выглядел дремучим, но проехать по нему было можно. В этих лесах было полно танковых и артиллерийских полигонов, объектов ПВО, ракетных точек и ЗКП, - замаскированных командных пунктов. Когда-то, все это без экономии средств, надолго сделанное имущество, принадлежало великой и непобедимой Советской Армии, а сам укрепрайон прикрывал Москву с юго-запада, - теперь все было брошено и разграблено. Когда-то, эти леса были нашпигованы железом военного качества и не так давно Алеша сам рыскал здесь, грызясь с другими волками и хватая все, что можно было ухватить, - от танков до арматуры ракетных шахт, - он хорошо знал эти места. Теперь укрепрайон уже не прикрывал импотентности нового государства, продавшего броню на фольгу для «сникерсов» и снявшего штаны перед своими новыми голубыми друзьями, железа не осталось или осталось так глубоко в этой, умевшей его хранить земле, что достать его было себе дороже для халявщиков, - но дороги остались. По одной из таких дорог, - зажатой меж высоких сосен, которые специально не рубили и узкой для незаметности сверху, - Алеша провел машину к известному ему месту. Черт его знает, что там было раньше - но там была вода, а среди покрытых лесом завалов бетона и колючей проволоки, легко было спрятаться и защищаться. От кого? Зачем? Таких вопросов больше не возникало в Алешиной голове, он больше не думал о том, что он, - киллер, не обвиняемый ни в одном из известных убийств. Он больше не хотел быть волком, издыхающим от тоски в своей берлоге, он больше не хотел посыпать свои колени собственным прахом и выть на луну, бросающую зебровые полосы на его холодную постель. Он будет защищаться и защищать своих девок от всего мира, он пойдет с ними до конца. Все. Война началась.
Они загнали машину в какую-то бетонную коробку без крыши, а сами расположились на дневную ночевку в кустах ежевики, тесно прижавшись друг к другу и держа под рукой оружие.
Как только во тьме за закрытыми веками Алеши перестали мельтешить стволы сосен, выхватываемые лучами фар, - из нее всплыло лицо чабана. - Да. Недолго она продержалась, - сказал он, покачивая каменной головой, - Улыбка клоуна.
Теперь ты выглядишь совсем как череп, сынок. - Я скоро умру? - спросил Алеша, не разжимая губ. - И не надейся, - хмыкнул чабан, - Смерть, - это радость и поцелуи звезд. А ты в аду. И будешь страдать долго, ожидая смерть, как невесту. - Почему? - спросил Алеша, - За что? - За желание, - чабан пожал серыми плечами, - Быть животным и не желать, - это рай. Пожелать стать человеком, - это ад. Ты, - демон с телом обезьяны и черепом ангела, - без лица, мост между животным и Богом. Все, кого ты принесешь в жертву, пройдутся копытами и когтями по твоей спине, - на ту сторону. - Я устал уже сейчас, - тихо сказало что-то, в ничуть не уставшем Алеше, - Я хочу спрятаться, забиться куда-нибудь с Эвелиной, Ингой и Гелой. Я просто хочу любви, - неужели это так много? - Каменный истукан расхохотался, - Он хочет любви - его смех раскатывался во тьме, как камни, - Любви!!!-
Алеша проснулся с колотящимся сердцем и посмотрел сквозь узор ежевичных ветвей в черный глаз солнца. Он вдохнул теплый девичий запах, испытал похоть, злобу и бессильную ярость. Потом он снова заснул и плакал во сне.
Вечером они с наслаждением поплавали в растрескавшемся бассейне, служившем емкостью для сбора питьевой воды из источника, затем выпотрошили машину достали из привезенных девками сумок царскую снедь и на развалинах военного объекта бывшей страны, в настоящем военном лагере, - устроили шабаш под настоящей, нереально-оранжевой луной.
- Пейте, ешьте, гости дорогие, пока не сдохли! - крикнула голая Гела, стоя на кубической глыбе бетона с бокалом в руке. - Мы сдохнем завтра, - сказала Эвелина, - А сегодня пусть сдыхают они! - она махнула белой рукой в сторону горизонта. - Или вчера! - расхохоталась Зебра, - Или послезавтра! -
Несмотря на весьма возбуждающую обстановку и возбужденные взгляды трех хозяек, - Алеша возбуждения не чувствовал. В самый неподходящий момент, в его голову полезло просчитывание вариантов, - его бич, его планида, его хомут. В его мозгу, рядом с пылающим костром, всегда холодно работал несгораемый компьютер, - высчитывая, просматривая, планируя, - он мог перейти в режим ожидания, но никогда не выключался. Эта электронная дрянь портила лучшие моменты жизни, - но она же удерживала его на плаву. Она могла заговорить с ним металлическим голосом во сне или наяву показать картинку из будущего, - всегда омерзительную. И поддерживала, поддерживала его жизнь, - не давая ей соскользнуть в пропасть - и как холодный змей, сжимая ее своими кольцами. Иногда, она выдавливала из пылающей части его ума, такие яды, - которые прожигали броню реальности, - но из дыр веяло таким космическим холодом, что он искал тепла крови или оргазма, только бы не сойти с ума на ледяном ветру.
- В чем дело? - крикнула Зебра, - Почему ты такой тяжелый и угрюмый? Хочешь, я капну тебе боярышника на... - Нет!!! - завизжала Гела, - Отойди oт него, дрянь, не твоя очередь! - Что мы будем делать дальше? – спросил Алеша. - Трахаться, - спокойно сказала Эвелина. - У нас куча бабок, что, не найдем что делать? - удивилась Зебра, - И папочка такой умный. - Да! Да! Да! - заорала Гела, - Зебра, сука, даю десять штук из доли, чтобы ты не пошла на хуй! - Алеша расхохотался. Луна расплылась, сочась оранжевой улыбкой меж пары синих облаков, как через штаны наржавшегося на небесах клоуна.
Г л а в а 19.
На следующее утро Алеша позвонил в школу и спокойно сообщил, что проболеет еще денька три, возможно придется взять больничный, - в вежливых интонациях секретарского ответа не прозвучало ничего, кроме умеренной озабоченности состоянием его здоровья. Контрольный звонок, отнюдь не предназначенный продлевать Алешин роман с народным образованием, не выявил подозрительного шевеления и теперь он знал, что мобильником можно продолжать пользоваться. Поезда жизни продолжали катиться, каждый по своему туннелю, не замечая трупов под колесами, ничего не ведая о конечной станции.
Девки продрали слегка заплывшие после пьянки глаза и прыгали в бассейне, - три нимфы, белая, черная и русая, без малейшего изъяна в мраморных телах без печали, без горести, беж сожалений. Вчера красавица Гела закончила праздновать свой четырнадцатый день рождения, отметив его убийством и оргией под пьяной луной. Ее критические дни начались в брызгах фейерверка и ментовской крови, - а закончились брызгами месячной, пометившей групповой секс во множестве извращенных форм. Зебра была стара, но еще в форме для верховой езды, - критический год ее стукнул два месяца назад, в этом возрасте Джульетта уже умерла, не выдержав гонки. Мимо Эвелины и всех ее мелких грешков, возраст уголовной ответственности ступал лишь через месяц, оставляя Закон с носом, а ее с шансом не сдохнуть на зонах после «малолетки». Ее единственную из резвой тройки, - просто отправили бы с бубенцами назад в школу, доучивать английский. Но сначала ее надо было догнать.
