как методично и жестоко фугаски разносят в пух и прах прежние позиции полка, сравнивая с землей и окопы, и траншеи, в которых уже не было ни одного нашего бойца.
В этом-то и заключалась своеобразная тактика Сталинградской битвы: спасайся от самолетов противника во вражеских окопах. Операция смелая, рискованная. Людей-то у нас меньше, чем у гитлеровцев. Если не пробьешься сразу, ничего не выйдет. Да и заняв окопы, нельзя зевать. Бойцы первого батальона, в частности, заняв новые позиции, очутились среди немцев. Получился как бы слоеный пирог. Наш взвод, а рядом гитлеровцы, дальше снова мы, и снова они. Сейчас победу решала военная сноровка. А ее-то и имели в избытке чамовцы. Бойцы, не дожидаясь приказов командиров, быстро расправлялись с остатками гитлеровцев. Наконец, бой окончен, и командир полка отдает приказ:
— Закрепиться на достигнутом рубеже.
И началось закрепление, переоборудование старых окопов, их ведь следует повернуть в другую сторону, рыть новые. Это очень сложно. Надо создать целый лабиринт ходов сообщения, чтобы маневрировать под воздушными и наземными огневыми налетами. К утру полк прочно закрепился на новых позициях.
ДВОЙНАЯ ИГРА
Из штаба армии к нам в дивизию с секретным оперативным приказом был послан офицер связи младший лейтенант Моргунов. Получив пакет, он двинулся по берегу, но по пути встретился с бойцом, нога у которого была обвязана окровавленными бинтами.
Раненый попросил есть, офицер отдал ему взятый на дорогу кусок хлеба. На этом они и расстались, но не успел армейский связной отойти несколько шагов, как боец выстрелил ему в спину. Моргунов упал и потерял сознание. Боец обыскал лежащего, достал из его полевой сумки пакет, распечатал конверт и заменил приказ другим.
Вскоре в штаб дивизии доставили с трудом передвигающегося раненого.
— Иду к переправе и вдруг вижу, лежит офицер связи, а рядом с ним сумка и автомат. Подобрал все и вот принес.
Раненого усадили, а сумку отнесли к комдиву. Полковник открыл сумку и, найдя в ней пакет на свое имя, распечатал его и прочитал, а прочитав, сильно удивился. Штарм предлагал оставить один из заводских цехов. Зачем?
Гуртьев позвонил Чуйкову.
— Прошу разъяснить мне приказ 043, — попросил он командарма:
— Как 043? Что-то не помню, — раздался голос командарма.
Полковник шифром прочитал приказ, согласно которому объект № 3 следовало оставить, а основные усилия направить к 6, 9 и 17 объектам.
— Кстати, объект номер три есть старый объект номер семнадцать, путаница какая-то, и подозрительная путаница, — добавил Гуртьев.
— А кто вам его вручил? — спросил Чуйков.
— Найден в полевой сумке убитого офицера связи Моргунова.
— Сейчас же доставьте мне этот приказ, — распорядился Чуйков.
Полковник вышел из штольни, чтобы поговорить с раненым, но того и след простыл. Дежурившие у штаба автоматчики сказали, что раненый «поплелся до ветру». Разыскать ушедшего не удалось.
А произошло следующее. «Раненый» зашел в уборную, чтобы через минуту выйти оттуда преображенным, в новеньком ватнике и, конечно, без бинтов. Неузнанный, он прошел в расположение соседней части артиллерийского полка. Там он разговорился со штабным писарем. Вид безоружного человека сразу обращает на себя внимание на фронте, а потому писарь отнесся к нему подозрительно. К тому же «раненый» допустил тактическую ошибку: похлопав по стволу одной из пушек, он заметил:
— Ну как, еще не вышла из строя?
— А почему бы ей выйти? — обиделся писарь, обиделся, как артиллерист. — Не собираешься ли ты навесить ее себе на шею вместо потерянного автомата?
Не желая осложнять положения, «раненый» стал прощаться, но писарь задержал его.
— Драпануть задумал, стой! — приказал он.
— Я связной, никуда не драпаю.
— Связной или беглый, а шагом марш к командиру дивизии, — приказал писарь и вместе с другими артиллеристами повел «раненого» к Гуртьеву. По пути «раненый» допустил еще одну ошибку: попытался оторвать подкладку с шапки-ушанки. Заметили это, вырвали шапку, под ее подкладкой нашли пузырек с ядом.
У Гуртьева «раненый» сознался, что его послали в наше расположение гитлеровцы, да и сам он оказался немцем.
Хочется сказать несколько слов и о писаре, задержавшем шпиона. Он заслуживает этого.
Некоторые полагают, писарь в штабе — бездельник, у него профессия роскошная. У нас это было не так. Жить в холодном сыром блиндаже, работать при свете коптилки круглые сутки — ужас. Да и не без большого риска занятие. Писарь обязан часто ходить в подразделения, собирать там сведения, следовательно, подвергать жизнь ежеминутной опасности. Да что в подразделения! На кухню тоже надо ходить, а кухня по заведенной традиции — самое горячее место обстрела. Противник заметил скопление народа — и бьет из миномета. Не удивительно, что один трусоватый штабной работник предлагал тому, кто принесет ему суп, свой паек хлеба.
Не таков был наш писарь. Он ничего не боялся и разгуливал под обстрелом вполне свободно. Повсюду приходилось встречать его длинную, качающуюся на ходу фигуру. Бойцы его очень любили. Писарь этот был большим весельчаком. В прошлом он работал в эстраде.
Таким неунывающим он был всегда.
Помню, как-то напоролись мы с ним и двумя связистами на фашистские танки. Танки ринулись на нас, а мы спрятались в подвал ближайшего разбитого домика. Гитлеровцы заметили это и давай кататься над нашей головой. Подвал небольшой, перекрытие над ним ветхое, потолок трещит, вот-вот рухнет. Но это полбеды, авось не весь провалится, хуже, если ворвутся автоматчики и забросают гранатами. А весельчаку хоть бы что! Смеется, балагурит. Он подпер своей продолговатой головой потолок и кричит:
— Не бойтесь, удержу!
Я невольно расхохотался. А тут наш канцелярист выхватил противотанковую гранату, которую, как и каждый из нас, носил у пояса, и, сделав вылазку, подбил машину.
В другой раз я встретился с ним на палубе катера, переправлявшегося через Волгу.
На середине реки рулевое управление отказало. Пассажиры сильно встревожились. Люди, не боявшиеся в окопах ни черта, оказавшись во власти водной стихии, чувствовали себя неважно.
Механик пытался исправить повреждение, но сам ничего сделать не мог, а его помощник слишком нервничал. Вдруг откуда ни возьмись — писарь.
— Дядя, а дядя, — обратился он с вопросом к помощнику, — скажи, хорошо ли ты играешь на рояле?
Тот вытаращил глаза — дикий вопрос!
А писарь как ни в чем не бывало:
— Если не играешь, то научись, великим пианистом будешь, пальцы-то твои, что мыши от кошки, в разные стороны разбегаются, быстрота, ловкость-то какая!
Помощник посмотрел на свои дрожащие пальцы и — рассмеялся. Теперь уже спокойно, то и дело улыбаясь, он закончил починку.
Погиб наш юморист героически.
К штабу полка прорвался фашистский танк. Сидевших на нем автоматчиков сбили пулеметными очередями, а с самой машиной ничего поделать не могли. Она моталась взад и вперед, давила народ, наводила панику. Тут писарь внезапно вскочил на заводскую стену, а оттуда — на спину стального чудовища, быстро закрыл смотровую щель. Танк завилял. Когда потерявший управление танк, наткнувшись
