других гостей, помимо кошек Белки. Впрочем, полагаю, вы и уже знакомых хмер не очень-то захотите снова увидеть.
Лакр, пристально наблюдающий за выражениями лиц Перворожденных, вдруг тихонько хихикнул: ну и дела! Когда еще доведется увидеть, чтобы грозный повелитель эльфов уговаривал своих подданных ему довериться! Поразительное зрелище! Прямо незабываемое!
Стрегон мысленно присвистнул: а молодец Белка! Если Тиль докажет, что чист (а при мысленной речи солгать или схитрить не удастся даже ему!), то из этих ушастых можно будет потом веревки вить! Причем, сама Белка уверена, что Владыка невиновен, а не доверять ей нет никаких причин. В то же время остроухие бунтовщики просто не смогут устоять от такого соблазна. Еще бы! Единственные, кому правитель готов открыться! Чувства, мысли, память... да это же неслыханная степень доверия! Абсолютное признание! Прощение, если хотите! И ушастые не могут этого не понимать! Вон, как засомневались! Забегали глазами, задергались, как тараканы на сковородке...
Терг, тоже поняв нехитрую идею Гончей, тихо присвистнул.
- Я согласен, - хрипло прошептал ллер Эналле, убедившись, что повелитель не шутит. - Мы все согласны. Мы не будем противиться.
- Хорошо, - спокойно повторил Тиль. - Это не займет много времени, но мне бы хотелось, чтобы вы все-таки сели: не уверен, что получится избавить вас от неприятных воспоминаний, а ловить каждого при падении с этого холма мне бы не хотелось.
Эльфы быстро переглянулись и послушно опустились обратно на траву. Правда, их немного коробило, что высокий лорд по-прежнему стоит, но потом Инару сообразил, что для тех, кто не так давно желал его убить, глупо беспокоиться о подобных мелочах. После чего неуловимо порозовел, а затем перехватил насмешливый взгляд Владыки и окончательно сконфузился: кажется, для него чужая душа была открытой книгой?
Тирриниэль глубоко вздохнул и осторожно сжал чужой перстень, стремительно наполняя его своей силой. Крупный изумруд в золотой окантовке снова мягко засветился, затем коротко вспыхнул и...
Ллер Эналле во второй раз за день провалился в небытие.
Странно, но теперь это не потребовало от него никаких усилий, будто чья-то сильная воля уверенно поддерживала временно наложенные узы и позволяла спокойно читать, не обращая внимания на холод чужого разума. Словно дружеская ладонь подхватила его под спину, помогая опереться и тихо убеждая: все хорошо, все правильно, здесь вам бояться нечего...
Поняв, что угрозы нет, эльф успокоено потянулся навстречу.
...Ярость, высокомерие, горделивое презрение... все это было в его новом прошлом. Он четко знал, что по праву занимает свое место, и уверенно держал в руках бразды правления. По праву сильнейшего повелевал своими сородичами и жестко карал за неповиновения. Железной рукой выпалывал несогласных и холодно зачитывал приговоры, после чего сам же их и исполнял - всего лишь одним движением пальцев, из которых по первому требованию вырывался целый ураган зеленого Огня.
Он равнодушно кивал, когда докладывали о смертных, нарушивших границы его владений, и бестрепетно карал преступников, когда не находил в их испуганном лепетании достойного оправдания. Презрительно молчал, когда слышал мольбы о снисхождении. Брезгливо морщился, когда мольбы становились истошным воем. Бесстрастно следил затем, как исчезает пепел с травы, и спокойно возвращался к неоконченному разговору.
Когда-то он думал, что знает все о своем истинном долге перед Народом. Когда-то ради этого он пожертвовал двумя молодыми жизни - взамен двух новых Л'аэртэ, долженствующих укрепить и возродить его древний Ясень. К несчастью, супруги Темного Лорда не пережили родов, однако их смерти послужили на благо всего Леса, подарив ему целых двух могущественных магов. Один, на которого возлагалось столько надежд, долгое время казался достойным продолжателем дела отца - уверенным в себе, полным сил и амбиций. Второй, с малых лет приученный к мысли о Лабиринте, неожиданно предал свой Лес, приняв Отречение ради горстки жалких смертных, так не вовремя испустивших дух во имя выживание его расы.
От Торриэля вскоре пришлось избавиться, как от подгнившей ветви на еще здоровом стволе, чтобы проклятая зараза не передалась дальше. Хоть его упрямство и вызвало вспышку бурной ярости, подобную извержению огромного вулкана, но Закон требовал максимально наказания - Изгнания. Несмотря даже на долг, ради которого был взращен и выучен строптивый сопляк.
Впрочем, Тирриниэль и тогда довольно быстро успокоился, будучи полностью уверенным в том, что, когда придет время, легко отыщет дерзкого мальчишку, рискнувшего выставить ему ультиматум. Твердо знал, что молодой наглец с неокрепшим Даром когда-нибудь не выдержит изоляции и наделает ошибок, а после этого его останется только выловить и за шиворот приволочь обратно.
Кто же знал, что Торриэль сумеет запереть свою силу так ловко? Кто знал, что он так хорошо научился заметать следы? Кто мог предвидеть, что он стал так искусен в умении наводить на себя личину? И кто мог знать, что он бесследно исчезнет почти сразу, как переступит порог родного Леса? На целых двести лет, за которые в Темном Лесу, будто в Проклятом, вдруг один за другим стали осыпаться листья в Священной Роще Иллаэра?
Потом была досада и осознание собственного промаха - пожалуй, первого, который он по-настоящему признал. Была и бессильная ярость. Лихорадочные поиски. Скупые обещания несметной награды за голову дерзкого отступника, растущие от года к году. Мстительное ожидание результатов. За ними - растущее беспокойство, резко усилившееся после внезапной пропажи второго наследника. Затем - новая ярость, граничащая с бешенством. Вежливое письмо из Аккмала, напоминающее о грядущем Походе и о том, что время для Торриэля уже пришло. Лихорадочные поиски выхода и растущее день ото дня отчаяние, когда стало ясно, что младшего отпрыска он бездарно упустил, а второй сын вовсе не горит желанием умирать за свой народ...
А потом в Темный Лес пришла другая черная весть: целая ветвь на Родовом Ясене вдруг обуглилась и осыпалась пеплом. Это значило, что в Доме Л'аэртэ остался лишь один наследник. И что если в Проклятый Лес не отправится он, то Лиара вскоре падет. Найти... его надо было найти во что бы то ни стало. Любой ценой, любыми усилиями, сколько бы охотников за головами за ним ни отправилось. Да только вот беда: Торриэль так и не нашелся. Свою ветвь у Ясеня он просто-напросто срубил, после чего растерянный повелитель не мог даже сказать, жив ли он еще или уже нет. И будет ли когда-нибудь у его Дерева хоть один новый росток.
Как же удивился он, когда из Похода вернулось сразу несколько смельчаков. Как искренне озадачился, узнав, что угроза Лабиринта навсегда исчезла. Как оторопел, когда понял, что блудный сын не забыл о своем долге, а напротив - возмужал, обрел невероятную силу и стал совсем другим.
Он просто возликовал от мысли, что Род все-таки будет жить, буквально заново родился в тот день, простив неразумному отпрыску даже предательство, шагнул вперед с намерением принять его снова...
И буквально умер, когда понял, что остался совсем один: Торриэль уничтожил его надежды всего тремя короткими словами. Развеял в прах, безжалостно растоптал, разорвал и без сожаления сжег. И вот тогда Владыка впервые понял, что значит быть заживо похороненным. Впервые в жизни почувствовал, что сделал что-то не так. И впервые столкнулся с тем фактом, что больше не является ни мудрым, ни уверенным в себе, ни даже сильнейшим.
В течение двадцати лет он мысленно спорил с предателем-сыном. Тщетно пытался убедить его в своей правоте. Упорно гнал от себя мысль об обратном, скорбел об угасающем Роде, боялся мысли, что виноват в этом сам, и очень старался не показать стремительно приближающиеся признаки Ухода.
За эти годы он вдоволь насладился собственной агонией. Досыта испил горькую чашу отчаяния. Ночами метался в безумном бреду и старательно глушил тихий голос неумолимо растущей тоски. После чего с испугом прислушивался к поступи Ледяной Богини. Боролся. С горечью видел, что проигрывает. В обреченном понимании следил за тем, как увядает с ним Священная Роща, и с ужасом думал