Боеприпасы на зиму

Гюрзу. Селевиния схватила теплую ладошку сына:

-Сай! Милый! Я здесь!

Мышонок упрямо покачал головой и протянул лапку Туману. Все четверо замерли, держась за руки. Земля вновь затряслась, наверху продолжалась бомбежка – ближайший высотный прожектор с оглушительным звоном разлетелся вдребезги, тьма сразу навалилась на зверян. Теперь, почти весь свет исходил от пожаров.

-Сейчас вы… Оглянетесь, - пропищал Сай, старательно повторяя чужие слова. – Но… Не глазами… В Исток… Нельзя попасть… Материи. Вы проснетесь… Вам покажется… Что эта жизнь… Вам снилась. Земля… Снится нам… Точно так же… Как мы… Снимся землянам…

Гюрза задохнулась, Темир широко раскрыл глаза. Туман, задрожав, опустил голову.

-Мы умрем, - прошептал он горько.

-Наоборот! - пискнул Сай. – Дальше… Ждать нельзя… Пора!

Глаза мышонка загорелись сжигающим алым пламенем, мгновенно перекинувшимся на друзей. Сияние окружило их контурной пирамидой. Сверкающие, слепяще-яркие грани поглотили гибнущий город, разрушенные дома, грязный воздух. Туман, вскрикнув, растворился в пламени, за ним – отказавшись бросить друга – исчез и Темир. На короткое мгновение, Гюрза и Сай остались наедине.

Мышонок тихо улыбнулся.

-Я люблю тебя, мама… – прошептали его губы за мгновение до огненного смерча.

Конец первой книги

Книга II

Of Mice & Peace

Страх погасил в ней свет, и Она побежала от неистового невежества Быка, наполнявшего небо и истекавшего в долину.

Деревья кидались на нее, и Она дико металась, уклоняясь от них, Она, скользившая сквозь вечность, ни с кем не соприкасаясь. Как стекло, ломались они позади нее под натиском Красного Быка. Он заревел вновь, и тяжелая ветка ударила ее по плечу так, что Она споткнулась и упала. Мгновенно вскочив, она побежала, но под ногами, стремительно буравя землю и перекрывая ей дорогу, вздымались корни. Удавами кидались на нее виноградные лозы, лианы плели сети между деревьями, вокруг хрустели сухие сучья. Она упала второй раз. Топот Быка отдавался в ее костях, и Она вскрикнула.

Должно быть, Она как-то выбралась из леса и неслась уже по твердой, голой равнине, простиравшейся за цветущими пастбищами Хагсгейта. Теперь перед ней был простор, ведь единорог только начинает скачку, когда безнадежно отставший охотник перестает погонять загнанную, изможденную лошадь. Она летела как жизнь, переходящая из одного тела в другое или несущаяся вдоль меча, быстрее всех, у кого когда-нибудь были ноги или крылья. Но, не оглядываясь назад, Она знала, что Красный Бык нагоняет ее, как луна, раздувшаяся, опухшая луна-охотница. Она чувствовала своими боками прикосновение его серо-фиолетовых рогов, словно он уже ударил ее.

Спелые острые колосья сомкнулись, преграждая ей дорогу, она растоптала их. От дыхания Быка серебристые пшеничные поля стали холодными, вязкими, рыхлым снегом липли они к ее ногам. Но Она все бежала, кричащая и побежденная, в ее ушах льдинкой звенел голос мотылька: 'Давным-давно прошли они по дорогам, и Красный Бык бежал за ними по пятам, затаптывая их следы'. Он убил их всех.

Внезапно Бык оказался перед ней; будто шахматная фигура, пронесся он над нею в воздухе и опустился, преградив путь. Он не бросился на нее сразу, и Она не побежала. Когда Она впервые увидела его, он был громаден, но, преследуя, он вырос до таких размеров, что Она не могла даже увидеть его целиком. Подпираемое гигантскими смерчами ног, тело его изгибалось вдоль всего залитого кровью небосвода, северным сиянием пылала голова. Его ноздри зашевелились, он шумно вдохнул, и Она поняла, что Красный Бык слеп.

Питер Бигль, 'Последний Единорог'

Метели рождаются на закате. Ледяные ветры сопровождают Солнце до горизонта, подобострастно вздымают фонтаны снежинок в его честь. И даже потом, долго, трусливо прячутся в скалах, выжидая, пока ненасытная хищница-ночь прекратит мучения издыхающего света. Ветры, как и шакалы, свирепы лишь в отсутствие львов...

Этим закатом, метель началась позже обычного. Стремясь отыграться за опоздание, ветер визжал и выл, тыкаясь в двери слепой заснеженной мордой. Старый сосновый сруб, сложенный из толстых, грубо обтесанных бревен, жалобно скрипел под напором стихии, вокруг стонали обмороженные деревья.

С подветренной стороны дома, рядом со скособоченной дверью, тускло светилось единственное окно, крест-накрест забитое досками. С подоконника свисали сосульки, в доме царил полумрак. Сгорбившись и уронив мощные руки, перед столом, где дымно горела свеча, сидел великан.

На голову выше самого крупного человека, косой сажени в плечах, так заросший волосами, что лица почти не было видно, обитатель бревенчатого сруба носил грубую одежду из шкур. Под густыми рыжими бровями подозрительно блестели глаза, различить их цвет при свече было трудно. Великан сидел, не двигаясь, понуро глядя в стол. Его грудь тяжело вздымалась.

Медленно тянулись минуты. Гигант механически, безо всякого смысла провел пальцем по столешнице. Еще раз. И еще. Его пустой, блуждающий взгляд упал на грязные нарты, валявшиеся у стены.

Великан сжался, будто от удара кнутом. Закрыл лицо ладонями, глухо застонал. Но мгновение слабости быстро миновало, и в срубе вновь воцарилась гнетущая тишина. Вопли ветра за стенами ее лишь подчеркивали.

Прошло немало времени, прежде чем снаружи послышались голоса и в дверь сильно, требовательно заколотили. Гигант очнулся не сразу; еще довольно долго он смотрел в пустоту невидящим взором. Наконец, когда стук перешел в откровенные удары, хозяин дома пришел в себя и встал, колыхнув пламя свечи.

-Кто? - спросил угрюмо.

-Открывай, Тур! Патруль!

-Угу... - буркнул великан. Неохотно приблизившись к дверям, он поднял тяжелый засов, с ликующим свистом впустив метель.

Следом за ветром, отфыркиваясь от снега, в дом протиснулось странное существо - его бы назвали кентавром, если б и четверолапая, и двурукая половины его тела не принадлежали снежному барсу. Грациозный, как и все кошки, очень крупный - с тигра, феллир кутался в белый пушистый тулуп особого покроя, хранивший от холода и широкую барсову спину, и мускулистый, слегка напоминавший человеческий, торс. Такие же пушисто-белые сапоги согревали четыре его 'нижние' лапы.

-Ну и погодка, - низким, хрипловатым голосом, выдавил патрульный. Гигант ничего не ответил, лишь покрепче затворил дверь. Барсокентавр беззвучно скользнул к огромной кирпичной печи, занимавшей почти половину сруба. Открыл заслонку, бросил полено в пышущую жаром пасть. Хозяин безучастно наблюдал.

-Знаю, знаю, 'чувствуй себя как дома, старый друг', и прочее, прочее, прочее... - промурлыкал незванный гость. Осмотрелся, принюхался. На пол, с его тулупа большими комьями сыпался снег.

-Чего надо? - неприветливо спросил великан, возвращаясь к столу. Феллир оглянулся, зло прижал уши.

-По делу, по делу, - одним прыжком оказавшись рядом, он сел 'по собачьи' и уперся в стол обеими руками. - Ты на закате где был, а, Тур?

Гигант дернулся. Его взгляд невольно упал на грязные сани у стены.

-Мы... - он запнулся, стиснул зубы. - Я валил лес.

Патрульный моментально проследил, куда смотрит хозяин. Сузил зрачки, втянул носом воздух.

-Кровь, - произнес он негромко. - Твоя кровь.

-Не моя! - вырвалось у великана. Феллир понимающе кивнул.

-Давно?

-На закате...