сознание в этом никак не участвовало. Алеа чувствовала лишь, как по щекам текут обжигающие слезы, но даже не пыталась смахнуть их. Вот и сейчас...
— Нам всем время от времени необходимо выплакаться, — тихо произнес Гар. — Это даже к лучшему, главное, лишь бы не во время битвы. И не надо себя сдерживать, пусть слезы льются легко и свободно, унося с собой душевные терзания.
Гар отвернулся, и Алеа, благодарная собеседнику за его деликатность, дала волю слезам.
Немного успокоившись, девушка вытерла щеки рукавом и продолжала:
— Я привыкла к тому, что на меня смотрели как на чудовище, поэтому в том, что люди сдержанны в своих чувствах, не было ничего удивительного. Но Альф!.. — Тут голос ее дрогнул. — Сейчас он на голову ниже меня, но, когда ему было шестнадцать, а мне четырнадцать, разница в росте между нами была незаметна. Тогда он... — Алеа на мгновение умолкла, потом с видимым усилием продолжала:
— Нет, подталкивая перед собой жену, он даже попытался сказать пару утешительных слов, но потом обернулся и посмотрел на меня таким похотливым взглядом, что мне стало не по себе... словно считал, будто я его собственность, и он имеет на меня права — точно так же, как он поступил со мной накануне своей свадьбы, не спрашивая меня, согласна я на что-либо или же нет...
На похоронах я еще не все до конца поняла. Я только отвернулась, попыталась унять дрожь, попыталась выбросить Альфа из головы. Но спустя неделю, когда я, стоя перед деревенским советом, поймала на себе его горящий взгляд, мне стало страшно. Как он тогда вытирал куском холстины потные ладони! Тогда я поняла все. Он снова желал завладеть мной, и на сей раз не на неделю и не на две. Четырнадцать лет назад я была всего лишь игрушкой, очередной его победой, наложницей, на которой он никогда не женится, потому что я уже была слишком высока ростом! И вот теперь он вознамерился сделать из меня прислужницу для своей свинорылой жены, кормилицу для его многочисленных отпрысков, а заодно вынудить меня делать то, на что он совратил меня четырнадцать лет назад. И я решила, что скорее наложу на себя руки, чем стану его шлюхой. Я была готова оказаться в услужении у кого угодно, коль такую судьбу спряли для меня Норны, — но только не у Альфа!..
Внутренний голос подсказывал ей, что уже хватит, что пора остановиться, довольно изливать душу перед малознакомым человеком, с которым судьба свела ее всего три недели назад.
Но теперь, когда Алеа лишилась обоих родителей, Гар был единственным, кто был готов ее слушать, и слова рвались наружу помимо ее воли. Слова, за которыми стояла иная жизнь, — уже не фоб отца виделся ей, а деревенский совет, то, как суровый староста поднимает вверх молоток, призывая собравшихся к тишине, словно напоминая, что закон есть закон и действует он с той же неумолимостью, что и молот Тора...
Рядом с ним сидел стюард барона — для того, чтобы суд невзначай не вынес щадящего решения по отношению к той, что не доросла лишь нескольких дюймов до настоящей великанши. И кто знает, кого она родит в будущем?.. Соседка или нет, друг или недруг — она оставалась чудовищем в глазах богов и не заслуживала ничего, кроме презрения.
За суровостью людских взглядов Алеа различала страх. Она вглядывалась в лица односельчан, расположившихся на скамьях лицом к старосте, и могла безошибочно угадать его — страх этот проступал со всей очевидностью, и он граничил с ненавистью. Как она не замечала его все эти годы? Наверняка в душах людей и раньше таилась все та же ненависть, которую, ради ее отца, они скрывали за льстивыми улыбками!.. Как она могла быть такой слепой?..
Но во взгляде Альфа чувствовался не один страх, не одна ненависть, но еще похоть и алчность. Одного взгляда в его сторону было достаточно, чтобы это понять. Потрясенная до глубины души, Алеа поспешила отвести глаза — в надежде, что староста присудит ее кому-то другому.
Глава 8
— Алеа Ларсдаттер! У тебя есть жених? — задал вопрос староста.
Алеа вспыхнула, но вовремя сдержалась, чтобы не бросить ему в лицо обидные слова. Ей полагалось проявлять к собранию уважение. Ведь девушке грозила опасность, и любое слово, любой неверный шаг с ее стороны мог стоить ей в будущем немалых унижений.
— Нет, мастер Сенред, жениха у меня нет.
Можно подумать, он сам не знает!.. Словно вся деревня не знает! Но староста тем не менее вынудил ее сделать это унизительное признание — вслух, громко — перед всеми односельчанами.
Староста удовлетворенно хмыкнул и принял самодовольный вид.
— Будь ты замужем или обручена — что ж, тогда все было бы иначе. Или, на худой конец, ухажер...
Сенред сделал паузу, словно подыскивая слова, и Алеа неожиданно поняла, что, возможно, он сам не рад тому, что вынужден делать. Может, в душе он надеется, что какой-нибудь молодой человек сейчас поднимет руку и заявит, что имеет на нее виды. Нет, нечего даже рассчитывать — кто захочет взять в жены такую высокую и крупную женщину, почти великаншу, которая потом наверняка родит гиганта...
Но Сенред, казалось, ждал, что произойдет чудо.
И тут вмешался стюард барона.
— Будь ты замужем, Алеа Ларсдаттер, никаких трудностей не возникло бы. Имущество твоего отца — и дом, и земля, — все просто перешло бы твоему мужу.
Алеа с трудом сдерживала себя. Она даже опустила глаза и сцепила пальцы, чтобы казаться еще скромнее.
— Мне двадцать восемь лет, сэр, и отец сделал меня своей помощницей во всех делах, что касается содержания нашей фермы. А мать обучила меня выполнять работу по дому. Я полагаю, дух моего отца может гордиться мною — я сумею справиться с нашим хозяйством!
— Это женщина-то? Что за глупость! — презрительно фыркнул стюард.
Даже Сенред скривился.
— Если твой отец обучил тебя столь неженским обязанностям, то тем самым он оскорбил не только всю нашу деревню, но и богов!..
Не веря собственным ушам, Алеа посмотрела ему в глаза.
Внутри у нее все похолодело. Нет, он действительно был уверен в собственной правоте!
Неожиданно Алеа почувствовала, как внутри нее волной поднимается злость. Но она потупила взор, чтобы не выдать своих истинных чувств. А вот дрожь сдержать никак не могла.
— Знаю, знаю, дело это не из приятных, — продолжал Сенред, слегка смягчившись.
Знай он, почему она вся дрожит, наверняка бы выбрал слова пожестче.
Но и такая мягкость старосты вызвала раздражение у стюарда.
— Ни одна женщина не может взять на себя заботы по управлению фермой и справляться с ними наравне с мужчиной! Тем более та, чье чрево в будущем способно расплодить среди нас великанов! Кто из вас хотел бы, чтобы ферма на границе с Етунхеймом когда-нибудь перешла в руки к гнусному гиганту? Чтобы среди нас вдруг завелись лазутчики наших злейших врагов? Нет, этого мы никогда не позволим!
— Но я ведь не великанша! — воскликнула Алеа и залилась слезами. — Я такая же, как все другие обитатели Мидгарда! Как можно отнимать у меня доставшееся мне от отца наследство?
— Барон имеет право делать все, что пожелает! — сурово напомнил ей стюард. — Дом и земля должны перейти в руки того, кому доверяет барон!
— Но это же несправедливо! — вырвалось у несчастной девушки, и слезы потекли еще сильнее. — Ведь это жестоко! Что мне остается?
— Как ты смеешь обвинять барона в жестокости! — Стюард вскочил на ноги и, схватив молот Тора, застучал им по столу. — Барон делает только то, что должно и верно!
Произнеся это, стюард обвел взглядом собравшихся.
— Кто из вас питал ненависть к ее родителям?
Люди примолкли и пугливо заозирались по сторонам. Но тут со своего места поднялся Вигран Вентод.
— Я презирал Ларса. Какое право он имел на столь богатые земли, на дом и овин?
— Но он построил их собственными руками! — встала на защиту отца Алеа.
— Тихо! — взревел стюард и громко стукнул молотком.
— Ферма переходит в твои руки, достойный человек! Эта женщина тоже твоя! — И стюард злобно
