корзинку с оборкой. — С подарком для мадемуазель Сары Бернар. Специально обученная говорящая кошка.
— Чево-чево? — переспросил молодец справа. И отпрянул…
Из лилий и роз, как черт из табакерки, выскочила морда Изиды Пуфик и четко огласила:
— Bonjour!
— Ты слышал? — ткнул правый молодец локтем левого.
— Бонжур — это по-французски «Честь имеем приветствовать вас на нашей славной киевской земле», — сочла нужным пояснить Даша Чуб, — поскольку мадемуазель Бернар имеет счастье быть великой французской актрисой.
— А бандур… бандура эта, точно по-французски? — подозрительно переспросил молодец слева. — Может, она просто так паскудно мяукнула?
— Здравствуйте, товарищи, дамы, господа и месье, — решительно перечеркнула его сомнения Пуфик. — Что, и дальше, как два пуделя, таращиться будем или пропустим подарок за кулисы?
Не сводя осоловевших глаз с хамской кошки, молодцы дружно сделали два шага в разные стороны — и рыжий дар беспрепятственно проплыл в закулисье.
— Au revoir, — вежливо попрощалась Пуфик с охранниками.
Коридор за кулисами был узким и длинным. На стенах висели горящие масляные лампы. «Опасно вообще-то, — подозрительно покосилась Даша на сомнительное чудо технического прогресса — светильник Арганда с заключенным внутри живым огнем, — так и сгореть недолго». И поежилась, вспомнив, что здание первого Городского театра взаправду сгорело. Но вряд ли сегодня — вряд ли Маша забыла рассказать им про смерть Сары Бернар в Киевском оперном. Так что бояться явно не стоит…
Найти уборную примадонны тоже оказалось нетрудно — как ни странно, Киевицу завлек туда запах цветов. Ей показалось, что зрительный зал совсем рядом — слева шел неумолкающий гул, кто-то все еще аплодировал, выкрикивал «Браво!». Из-за левого шума Чуб и удалось подойти к двери незаметно для странного фигуранта — мальца лет девяти-десяти, прилипшего к замочной скважине гримерной Великой актрисы.
Приблизившись, Даша ловко схватила мальчишку за ухо:
— Ты что здесь делаешь? А?
— Пустите, тетенька… пустите меня… Будьте добренькой… — заизвивался он.
— Дудки, я — злая. Ты кто?
— Жоржик.
— Архангельский?
— А откель вам известно? — Глаза мальца стали как плошки.
Глаза Даши Чуб сделались и того круглее — меньше всего она намеревалась обнаружить прапрадедушку жены депутата в таком возрасте и такой позе.
«Вот тебе и мой прапрадед-дирижер трахнул Сару Бернар… — фыркнула Чуб. — Хоть, может, она его, правда, как-нибудь выделила. Например, конфетку дала…»
— Ты точно Жоржик Архангельский? — уточнила она на всякий случай. — Как твое отчество?
— Олимпыч… Пустите… Пустите меня, Христа ради…
— Ты тут работаешь?
— Помогаю… в оркестре…… И-уй!
Взвизгнув и извернувшись, малец все же выкрутил ухо из Дашиных пальцев и припустил по коридору. Секунду она колебалась, но вместо того, чтоб последовать за ним, решила последовать его примеру. Нагнулась, заглянула в замочную скважину и поняла, что сегодня над ней властвует рок — ей опять довелось увидеть лишь самый последний акт драмы.
— Non! Non! — закричала рыжеволосая женщина, вырывая тонкие белые пальцы из рук коленопреклоненного мужчины во фраке.
— Нет, нет… — перевела Пуфик, хоть это было ясно и так.
Выпрыгнув из цветочной корзины, кошка с любопытством засунула рыжую мордочку под дверную щель.
Озвучив отказ, женщина отошла в дальний угол уборной и исчезла из виду. Мужчина остался стоять на коленях. Даша не видела лица — только темно-русые волосы, поникшую спину и горестно опустившиеся широкие плечи.
Женский голос, золотой, завораживающий, заговорил опять — теперь он гладил, обволакивал, желая уврачевать раны.
— Простите меня, — зачастила вслед Пуфик. — Я не была к вам добра, но была с вами честна. Там, в поезде, вы тронули мою душу. Но мое сердце занято другим, и оно мне не подвластно. Я люблю его. Или, быть может, не люблю, а лишь желаю… Быть может, мое желанье принесет мне только беду. Но я сделала выбор. И не изменю его. Потому что никогда не изменяю себе, даже если и сама я, и мои желанья недостойны подобной верности.
— А если однажды вы разлюбите его, Несмеяна? — густой голос мужчины был наполнен горечью, страстью и напрасной мольбой.
— Быть может, — повторила за невидимой женщиной Пуфик. — Быть может, однажды мои чувства угаснут, сердце остынет, в круговерти нелепых развлечений я получу от вас письмо и брошу все… Как видите, я снова честна с вами. Но в моей честности снова нет доброты. Лучше бы мне сразу сказать вам, что это вряд ли возможно, ответив бесповоротным отказом.
— Нет, я прошу вас… дайте хотя бы надежду.
Чуб обернулась. Судя по уверенному топоту ног, к уборной божественной Сары следовала целая процессия во главе с кем-то тяжким и важным.
— Пожалуйте сюда, господин генерал-губернатор, — подтвердил догадку угодливый бас. — Пожалуйста, прошу вас…
— Вы когда-нибудь видели подобное? 27 вызовов на бис! — спросил дрожаще-восторженный тенор.
— О чем говорить?!.. Великая! Величайшая! Божественная… — подпел бас.
Пуфик быстро скользнула обратно в корзинку. Чуб выпрямилась, прижалась к стене. Прошествовавшая мимо толпа слепила глаза драгоценностями на персях и перстах дам и мужчин, позументами и эполетами, благоухала одеколоном и воском, пудрой и духами «Кики», лошадиным потом и множеством цветов в сопровождавших кортеж нарядных корзинах.
Принявшие делегацию двери гримерной остались открытыми. Даша осторожно заглянула вовнутрь… И только теперь поняла, что уже не сможет узнать в разномастной толпе мужчину, секунду тому называвшего Сару своей Несмеяной.
— Понятно… А ты где? На банкете у Сары? И долго ты собираешься там пребывать? Хорошо. — Дображанская сбросила вызов.
— Я все слышала, — Маша по-прежнему глядела на расписной потолок, не в силах ни понять его, ни отвести взгляд от непонятной загадки. — Так и есть. Я читала… В 1881 году Сара Бернар, прозванная Казановой в юбке, повстречала роковую любовь своей жизни — Казанову в штанах. Своего первого и последнего мужа — Аристида Дамала. Ее любовь воистину была роковой… Он был красавцем-греком, заядлым игроком, морфинистом, кокаинистом и бабником с наклонностями Маркиза де Сада. В Париже его называли «Дипломат Аполлон с манерами джентльмена и мозгами шимпанзе». Бернар была старше его на 11 лет. Он неприкрыто изменял ей, унижал, обзывал «длинноносой еврейкой», транжирил ее деньги. Из-за него она и отправилась на гастроли в Российскую империю. Он поехал с дипломатической миссией в Санкт-Петербург. Она направилась за ним, чтобы… сделать ему предложение руки и сердца. И он согласился. Мне кажется, она просто хотела его побороть. И это желание тоже стало для нее вроде наркотика. К чести Сары нужно сказать, свое спорное чувство она сносила недолго. Через несколько месяцев после свадьбы они разошлись. В 1889 году он умер от наркотиков. Когда ее спросили, почему она вообще терпела его, она ответила, что просто должна была прожить это чувство… до конца. Во всяком случае, так говорит легенда. А она, как известно, «всегда берет верх над историей».
— А что с Лилией? Неужели она тоже только легенда?
