саму изобразил в виде некоего рыцаря духа…
— Вы так… очень по-академически это рассказываете, — сказала студентка исторического факультета.
— Так уж сложилась жизнь. Я художку закончил. Как запомнилось, так и говорю…
— Помолчите!
Не добравшись до верхнего этажа, Катя остановилась на лестнице, резко приложила палец к губам, призывая их к тишине.
неслось еле слышным шепотом по пустым комнатам Замка.
— Вы слышите? Слышите? — встрепенулась она.
— Нет, — сказал Агапий. — То есть да, — спохватился он. Но, судя по лицу, в нем говорила сейчас лишь привычка не спорить.
— Да, — сказала, вслушавшись, Маша. — Я слышу… «Моя королева, мой Ричард». Нет, не совсем так, — оправилась она.
— А как?
— Сейчас…
Песня лилась откуда-то сверху. И, помедлив, Маша решительно устремилась туда — на третий, затем на четвертый этаж, стараясь приблизиться к тихой балладе, узнать ее поближе.
Слова показались тревожно знакомыми — знакомыми давно, с детских лет. Катя спешила за ней, сторож отстал, спотыкаясь где-то внизу. И приближаясь к пятому этажу, Маша, наконец, разобралась, что не так.
— Они поют на украинском, — сказала она.
Теперь она явственно слышала текст:
— На украинском? — растерялась Катя.
— А как же еще? — сделал привычно-понимающее лицо догнавший их Агапий. — Я ж вам говорил, Шевченко тут рисовали, Лесю опять же…
— Опять Лесю! — возгласила Маша. — Все правильно! Опять Леся… Это баллада из ее пьесы «В пуще». Я читала ее еще в школе, когда писала то сочинение.
— И там есть герой Ричард. Рыцарь Ричард? — спросила Катя.
— Можно сказать и так. Рыцарь, и в то же время художник. Точнее, скульптор…
— А дом покровительствует Ричардам, художникам и скульпторам, — сказала Дображанская. — Дух дома мог читать эту пьесу?
— Теоретически мог. Раз Красицкий знал семью Леси, ее саму, у него собиралась редакция журнала, в котором печатались ее произведения. Рукопись вполне могла оказаться в его доме…
— А пасынок рабочего, окрестивший себя Ричардом, любил читать, — сказала Катя. — И отождествлял себя с героями романов. После смерти дух Ричарда прочел произведение о Ричарде и…
— …решил, что это тоже о нем! Ой, мамочки… — выдала Маша.
Достигнув пятого этажа, где обитал художник, Киевицы остановились в изумлении.
— Вы сказали, что нарисовали мой портрет… — выдохнула Катерина. — Один портрет.
Множественное число было б уместнее. Еще уместнее — словосочетание «великое множество». Картонки, бумажки и бумажечки, ватманы, обратные стороны старых плакатов и даже белые стены комнаты заполонила воинственная женская ипостась. Высокое и прекрасное тело Дображанской было заковано в доспехи, чело украшала корона, в руках Катерина сжимала меч и копье. Ее лицо было скрыто под забралом, но взглядом она походила на Орлеанскую деву — Жанну д’Арк, — ожидающую штурма Орлеана. На сказочную королеву-воительницу.
— Что за странный наряд? — спросила Катерина Михайловна.
— Не знаю. Так вы привиделись мне, когда я увидел вас в Замке…
— А вы уверены, что вам привиделась я? Ведь тут нет лица, — с сомнением спросила Катя.
— А ваша фигура? А взгляд? Его не перепутать ни с чьим.
— Как знать. — Катя подошла к окну, взяла с подоконника заточенный в целлофан портрет Леси в образе «скорбного рыцаря духа». — У Ричарда в пьесе была любимая девушка? — спросила она.
— Нет, — припомнила Маша. — Лишь некая прекрасная дама Каролина.
— Читай: королева, — кивнула Катя. — Рыцарь Ричард и его королева… Верный рыцарь, влюбившийся в прекрасную даму.
— Ты хочешь сказать, что Замок влюблен в Лесю? — недоверчиво охнула Маша. — Дом влюблен в писательницу? — такого младшая из Киевиц еще не слышала. — Но он даже не видел ее!
— Может, видел, может, и нет… Но он точно видел ее портрет. Этого совершенно достаточно. Влюбляться по портрету было в рыцарских романах таким же распространенным явлением, как для нас сейчас романы по интернету. Истинным трубадурам не обязательно лично лицезреть даму сердца, чтобы любить, прославлять, служить ей. Забавно… — Катерина отложила портрет. — Насколько я помню, Леся Украинка придерживалась крайних демократических взглядов. Вот вам и приют для творцов, вот и коммуналка… Леся ратовала за развитие украинской культуры, государства. Потому, когда дом приобрел потомок министра первой украинской республики, дом не был против. Но стоило новому хозяину принять решение соорудить здесь элитную гостиницу для богатеев…
— И пьеса про Ричарда, и половина Лесиных стихотворений и пьес написаны о том, что лучше умереть, чем пожертвовать принципами! — отлично поняла Дображанскую Маша.
— Влюбленный дом-демократ, склонный к самоубийству. Дом, который скорее разрушится, чем впустит в себя бездушных буржуев! Неприступный замок девы-воина с нерушимыми принципами… Уж не знаю, как я объясню это Дмитрию Андреевичу, — закончила Катя. — Но у этого дома есть своя душа. Романтическая. Влюбленная. Человеческая. А значит, бессмертная.
Маша задумчиво оглядела многочисленные изображения дев в доспехах и рыцарских латах. Стоявший рядом сторож-художник, с охреневающим видом слушавший их разговор, подошел к ней:
— Ну как?
— Она похожа у вас на какую-то богиню-воина… — сказала Маша. — Кстати, Катя, ты так и не сказала тогда, чья статуя спустилась к таврам с неба? Афина или Артемида?
— Великая Мать. И не важно, как ее называть. Обе они — части ее. На деле они очень похожи — обе девственницы, обе воительницы… только одна повелевает войной, а вторая — охотой, одна покровительствует медицине, другая — магии. Одна возглавляла отряд амазонок, другая считается их божеством. По сути, они — одно. Как две статуи на фасаде «Маркиза», зеркально отображающие друг друга.
