знают чего-то большего, чем мы.
В метро проскочил всех этих подземных шизиков почти без соприкосновений. Только один едва не прицепился с лекцией о влиянии раннего эйсид-джаза на половое бессилие народов Крайнего Севера. Подумать только: слушал его секунды какие-то, максимум пять, а успел загрузиться так, что чуть котелок не вскипел. Хорошо, что электричка быстро подлетела, такое редко бывает — старые, перелатанные, свой срок, скрипя, дорабатывают. Они потому в метро так вольготно себя и чувствуют, все эти эксцентричные параноики, что некому их здесь больше гонять. Это не просто мода уже, это массовое явление. В нулевых- десятых ещё в интернете прикалывались, а в двадцатых полезли на улицы, в метро. Парадоксальность — вот главный принцип Утряски. Задать неожиданный вопрос, изложить за считанные минуты, а предпочтительнее секунды свою чиканутую теорию, проследить за реакцией случайного собеседника и по каким-то параметрам определить, удалась Утряска или нет. Даже баллы себе выставляют, рейтинги формируют, на каждом сайте они, эти рейтинги. Свои звёзды у них. Я до конца так и не понял, в чём тут прикол и где интерес кроется, а вот Пятачок до того, как в журналисты податься, ну и, соответственно, к нам в КОРКИ, тоже этой дурью увлекался. Даже сейчас огрызается, когда напомнишь ему. «Помолчи, если не понимаешь!» Я от кого-то слышал версию, что эта Утряска — один из элементов всеобщей программы по подчинению человеческого сознания Системе, но не разделяю эту точку зрения. Она, быть может, ей и выгодна, потому что ей всё выгодно на самом деле, она всё к себе адаптирует, даже мы ей выгодны — как наглядный пример уличного зла — потому она и гениальна по-своему, эта капиталистическая система равнодушного перемалывания всего и всех, но создалась Утряска уж не по велению Хунты. Это лишь экзотическая реакция на Время, природу его гнусную. Власть гротеска, вот как я для себя это определяю. Только гротеск ещё оставляет хоть какую-то иллюзию жизни, даже половые извращения её потеряли.
— А в среде эвенков, — кричал мне в спину параноик, — коллективы эйсид-джаза стали выполнять шаманские функции и вычурно-изощрёнными композициями сопровождали все обрядовые ритуалы своего народа.
Двери закрылись, состав тронулся. Радостный, возбуждённый, он продолжал смотреть на меня.
— Ты повёлся, повёлся! — успел услышать я его крик. — Утряска состоялась! Два балла как минимум.
Кислая уже топталась у почты. У нашей почты — мы всегда здесь собирались. Ну да она рядышком живёт. Пятачок — вот тот дальше всех, он наверняка опоздает. Она потянулась ко мне губами, я чмокнул её в ответ в щёку. Ладно, пусть. Пока нет никого.
Взбудораженная будто.
— Виталя… — и голос дрожит. — Не надо бы сегодня.
Я поморщился.
— Сегодня — в самый раз. Громче прозвучит. И бабла больше поднимем.
— Ты такой безбашенный последнее время, я волнуюсь за тебя.
— Напрасно, — выдал выразительно и взглянул ей в самые очи.
Улыбнулась.
— Где Новый год-то встретим? — сменила тему.
— Решим. О, вот и Пятачок тащится, — кивнул я в сторону подземного перехода, откуда на свет божий поднимался наш неистовый публицист.
Двигался он замечательной своей походкой пухлого увальня, которому на всё наплевать. Она, походка эта с телодвижениями детскими, всегда меня успокаивала. Вот и сейчас как-то легче на душе стало, а то я всё же на взводе. Пятачок наш, несмотря на то, что почти каждый день постил на сайте КОРКИ пламенные статьи об изуверской сущности капитализма, работал в официальной правительственной «Российской газете» и был на самом деле работе своей рад. Потому что ещё пару лет назад стоял на бирже труда, получал три копейки пособия и был ежедневно распиливаем и съедаем престарелыми родителями, у которых он стал поздней и долгожданной радостью.
Едва Пятачок возник в поле зрения, как тут же перед нами тормознул «Джип» Белоснежки. Гарибальди сидел рядом с ней и махал рукой. Мы с Кислой полезли внутрь, Боря так же обаятельно и нелепо ускорился и, с обманчивым усилием перемещая свою пухлую задницу, добежал до машины, впихиваясь вслед за нами на заднее сиденье.
Тронулись. Вика, несмотря на солидные габариты своего недешёвого авто и непроходимые московские пробки, умудрялась перемещаться по городу с весьма приличной скоростью.
Белоснежка до сих пор, хотя числилась в Звёздочке уже полгода или даже больше, вызывала у меня какие-то сомнения. Девушка она была богатая и вроде бы весьма. Ну, по моим босяцким понятиям. Её папаня даже заместителем министра поработал. Потом ушёл «в бизнес». То есть в бандитско- эксплуататорскую деятельность. Откуда, собственно, — только не столь крутым — в правительство и приходил. Правда, мать Вики вскоре с ним развелась и, пожалуй, именно это каким-то образом подтолкнуло девятнадцатилетнюю студентку МГУ к революционной деятельности.
Зихеров за ней пока не наблюдалось, да и выгода от её прихода была явная — и водила она нам, и частично финансист, и с хатой пересидеть день-другой проблем нет — но социальная среда, в которой формируешься, значит ой как много. Вот почему я Кислой полностью доверяю? Да потому что такая же люмпен-пролетарка, как и я. Школьная учительница. С ней я одной крови.
— Ну что, Звёздочка Ильича, — повернулся к нам Гарибальди. Он выглядел не выспавшимся, видимо только с ночного дежурства. — Политбюро дало добро на экспроприацию, с чем вас и поздравляю. Инкассаторы подъезжают в пятнадцать ноль-ноль. Действуем быстро, по возможности без стрельбы. Стволы сзади, в сумке. Разбирайте, скоро будем на месте.
Я не понимал, зачем Антон продолжал работать сторожем на этом своём складе. Каких-то нормальных денег зарабатывать он там не мог, а Комитет всё же худо-бедно подгонял копейку для скудного хоть, но существования. Когда я получил от них первое пособие, то моментально послал ко всем чертям собачьим этот сраный ночной клуб, где лакейничал охранником. Мне много бабла не надо, и на эти деньги проживу. Видимо, наш командир предпочитал своей работой шифроваться под обыкновенного смиренного быдлака, а может ещё какие причины имелись. Я не интересовался.
Автоматы, что барахтались в спортивной сумке, оказались старенькими короткоствольными израильскими «Узи». Годов этак восьмидесятых прошлого тысячелетия. Хрен пойми каким образом они у нас появились. Потёртые, изрядно поцарапанные. Убивавшие когда-то свободолюбивых бойцов народно- освободительного движения Палестины. Горькая, так сказать, ирония. Но для экспроприации, должен заметить, всё же более удобные, чем «калаши» или ещё какие-то американские, которые в Комитете тоже имелись. Эти можно засунуть под куртку. Но если наступит затяжная перестрелка, то надолго их не хватает. Фигли, всего тринадцать патронов! А магазинов наверняка не больше, чем по одному на брата.
Так оно и было.
— Проверьте, — посоветовал я всем, — есть ли там вообще патроны. А то за Политбюро станется.
— Спокойно, спокойно, — тут же отреагировал Гарибальди. — Никаких молний в сторону руководства. Они делают всё, что могут.
Однако, как я и предполагал, полного магазина ни в одном автомате не оказалось. Штук по восемь- девять кусачих. Ладно, хоть столько наскребли.
— Скоро будем на месте, — продолжил Антон. — Надеюсь, вопросов ни у кого нет. Мы с Шайтаном на острие, Пятачок берёт водилу, Кислая держит окрестности, Белоснежка на моторе. Шайтан, у меня к тебе просьба: отнесись к этому не как к личной мести, а как к обыкновенной работе. То есть постарайся никого не убивать.
Я ничего не ответил.
На обочине дороги мелькнул рекламный щит. Группа белозубых пионеров в красных галстуках сидела кружком у костра и восторженно всматривалась в звёздную даль, где среди серебристых точек на ночном небосклоне одна была крупнее остальных, видимо изображая первый советский спутник. Надпись гласила: «Эмиграция в СССР. Звони».
У меня снова, как и всегда при виде подобной идиллии, лихорадочно сжалось сердце.
