так уж зеркально.
— Я хочу, чтобы мне вернули моё старое имя. Виктор Сидельников — предатель Родины. Я хочу быть тем, кем я был всегда. Меня зовут Виталий Шаталин.
— Ну, с этим проблем, я думаю, не будет. Изменить имя — это законное желание советского человека.
— Что вы будете делать с этой бандой? С Гарибальди и его подручными?
— Хороший вопрос, очень хороший. Гарибальди нас чрезвычайно интересует. Это наиболее дерзкий и свирепый террорист, ликвидация его была бы большим успехом в нашей деятельности.
— Я знаю их всех. Их имена, их повадки, их образ мыслей. Мы можем взять их в два счёта.
— Я очень рад вашему настрою, Виталий. Очень. С вами мы серьёзно продвинемся в антитеррористической деятельности. Ваше появление в Союзе — знак судьбы. Мы тотчас же начнём с вашей помощью разработку операции.
— Никакого суда, товарищ Горбунов! Их необходимо уничтожить, всех до одного. Из поганого ружья ржавыми пулями. Уж я-то отлично знаю, на что они способны.
— Ну, обещать уничтожение без суда я вам не могу. Мы всё-таки в правовом государстве живём. Но судебное решение по ним может быть только одно: смертная казнь.
— Давайте приступим!
— Вот слова патриота! Непременно, Виталий, непременно. Вы пойдёте работать в Комитет Государственной Безопасности?
На этот раз я не раздумывал.
— Да!
— Замечательно! Прямо сейчас мы спустимся на этаж ниже, где располагается наш оперативный штаб и приступим к разработке детального плана ликвидации подразделения Гарибальди. Ну а затем, я полагаю, надо отправить вас на учёбу в нашу Высшую школу. У вас прекрасный опыт, который, безусловно, поможет вам в работе, но без базовых знаний тоже никуда. Три года — это небольшой срок. Тем более что учёба не помешает вам принимать практическое участие в наших контртеррористических операциях.
— Я готов! — лишь выдохнул я в ответ.
Мы поднялись.
— Виталий! — остановил меня Горбунов. — Насколько мне известно, одна из террористок, Кислицина Наталья, достаточно близкий вам человек. Возможно, вы не хотели бы причинить ей вред. Я могу это понять. Если вы хотите, то мы можем учесть это обстоятельство при планировании операции. Провести отдельное задержание, или как-то изолировать её… Ну а потом сила любви и советская медицина могли бы сделать из неё человека. Полноценного советского гражданина.
Я даже не собирался раздумывать над этим предложением.
— Прошу вас никаких особых обстоятельств не учитывать. Мне безразлична эта девушка. В ней нет стержня, она недостойна коммунизма.
Возвращаться домой я, разумеется, не собирался. Поехал на комбинат, где написал заявление о кратковременном отпуске по личным обстоятельствам и попросил в профкоме выделить мне комнату в общежитии. За прогул, целиком и полностью вынужденный, меня даже не пожурили. Словно его и не было. Вероятно, Горбунов, как я и просил, уже позвонил и объяснил, что я отсутствовал по государственной надобности.
Комнату мне выделили тотчас же. Через час я уже открывал дверь в просторные пролетарские апартаменты. «Комната в общаге» оказалась приличной однокомнатной квартирой с санузлом и кухней. Никаких соседей. Я ополоснулся под душем и завалился спать.
Операция по захвату Гарибальди и его банды была запланирована на ближайшие дни. Вместе с Горбуновым и ещё тремя сотрудниками госбезопасности мы разработали её детальный план. Точнее, его предложил я, а они молча согласились. Мне отводилась роль подсадной утки. Если коротко, то всё должно было выглядеть примерно так: мы встречаемся с Натальей, я изображаю из себя прозревшего человека, проклинаю коммунизм и настоятельно требую проведения очередной акции. Соглашаются на неё террористы или нет — это другой вопрос, но очередной виток сближения между нами произойти обязан. Какая-то дружеская встреча за выпивкой, поход в театр или на рыбалку. Когда всё подразделение оказывается в сборе, я отсылаю в КГБ эсэмэску. По сигналу телефона они отслеживают моё местонахождение и срочно мобилизуют специальный контртеррористический отряд, который у них всегда наготове и только ждёт сигнала к выступлению. Ну а дальше — дело техники. Будут сдаваться — брать живьём, нет — валить на месте. Угроза моей жизни? Да чёрт с ней, с угрозой, я и жизнь отдам за коммунизм, только бы этих нелюдей выловить.
В беспокойном, но всё же азартном воодушевлении прошли два дня. Необходимость совершения каких-то непростых и опасных действий после многомесячного расслабона отчасти напрягала, но в гораздо большей степени радовала. Адреналин, про который плёл свою чушь Гарибальди, он действительно бурлит, но совершенно в другом преломлении. Это не значит, что тебя возбуждает любая опасность, какой бы ни была её природа, это значит, что тебя возбуждает благородная опасность. Правильная. Справедливая. В общем, направленная на окончательную победу марксизма-ленинизма.
На улицу я вышел лишь раз — за продуктами. Всё остальное время готовился к операции: отжимался, бегал вокруг кровати, наклонами качал пресс. Мышцы предательски завыли — размякли без дела. Ничего, ничего, скоро войду в тонус. Это даже здорово, что повоевать придётся и здесь. Главное — что за правое дело.
Утром третьего дня мне, наконец, позвонили. Был это не Горбунов, а какой-то неизвестный человек, и слова его оказались неожиданными. Он не сообщил о начале операции, а предложил поехать вместе с сотрудниками органов госбезопасности в морг. На опознание.
— За вами заедут, — сообщил он.
— Подождите, подождите! — запротестовал я. — Вы что-то напутали. Соедините меня с полковником Горбуновым, у меня к нему важный разговор. Мы должны начать с ним операцию по захвату террористов.
— Операция уже проведена. Вам необходимо опознать трупы.
Я обомлел. Как проведена? Кто отдал приказ? Что за гнусное надувательство?
На Горбунова, который встретил меня в морге, чуть не накинулся с кулаками.
— Да как вы могли! — выговаривал я ему всю злобу. — Так кинуть! Так вы что же, воспользовались моей информацией и сделали всё без меня!? А как же заседание в оперативном штабе, как же планирование операции?
— Успокойся! — довольно жёстко одёрнул меня тот. Оказывается, он был уже со мной на «ты». — Мы действительно хотели действовать по первоначальному плану, но на следующий день провели ещё одну планёрку. И всё изменили. Вариант с подсадной уткой не подходил.
— Почему? — не понимал я. — Ведь я стал у них своим.
— Ты ушёл из дома. Избил отца. Где гарантия, что они про это не узнали? Твоя сестра Даша — близкая подруга Стрекозы. Вероятность того, что террористы осведомлены о твоём срыве, крайне высока. Мы не могли рисковать твоей жизнью.
— Да не было никакого риска, — уже спокойнее, но ничуть не горше говорил я. — Я бы всё объяснил, появись необходимость.
— К тому же сомнения возникли и на твой счёт. Вдруг твой визит в КГБ — часть хорошо спланированной операции террористов?
— А, вот с этого бы и начинали! Вы не поверили мне.
— Мы поверили тебе.
— Но не полностью! С фигой в кармане.
— Это наша работа. Мы должны принимать во внимание все варианты.
— И что же показала ваша операция: я не часть террористического плана?
— Виталий, — проникновенно произнёс Горбунов, опуская руку на моё плечо, — лично я никогда в тебе не сомневался. Ведь ты человек со стержнем. Но ты должен понимать, что не всё делается и будет делаться по твоему хотению. Спецслужбы — это жёсткая система. Она не терпит самовольства, ей надо
