головы до ног. Не дожидаясь утра, мы вылетели на вертолёте в Преторию.
Я хотел допросить этого негритянского партизана самостоятельно, но генерал Шемякин, едва я отправил ему доклад о проведённой операции, срочно потребовал переправить его для следственных мероприятий в Найроби. Несколько удивлённый таким вниманием к рядовому бандиту, я приказ выполнил и начал потихоньку собирать вещи для поездки в Москву.
Столица, к моей радости, встретила меня морозом. Целых двенадцать градусов ниже нуля! С непривычки я даже задубел, добираясь до ведомственной гостиницы КГБ, где и собирался приютиться на время отпуска. Но старые инстинкты жителя умеренных широт вернулись быстро и тем же днём, затоварившись в ближайшем магазине одежды зимним пальто, я уже прогуливался по Красной площади, с наслаждением вдыхая высохшими от африканской жары лёгкими пьянящий морозный воздух.
Жизнь прекрасна, думал я.
Глава восемнадцатая: Не сбиваться с коммунистического курса!
Через неделю отпуска меня неожиданно вызвали на Лубянку. Сам Горбунов, ставший к тому времени генералом-полковником и руководивший отделом специальных проектов, пожелал побеседовать со мной. Ну да и я был уже капитаном. За время, прошедшее с нашей последней встречи, Игорь Михайлович раздобрел, округлился, почти полностью облысел, постоянно улыбался и производил впечатление чрезвычайно довольного собой и окружающим миром человека. После традиционных рукопожатий, объятий, возгласов «Сколько лет, сколько зим!», он посадил меня рядом с собой на диван, вручил стакан с дымящимся чаем, какую-то печенюшку и стал делиться новостями.
Новости были всё больше настораживающие: прошёл очередной пленум ЦК КПСС, на котором с закрытым докладом выступил второй человек в партийной иерархии, секретарь ЦК Борис Немцов. В предельно секретной обстановке он поведал коллегам о сложившемся в Советском Союзе культе личности Григория Романова и необходимости принятия грамотных решений по отказу от порочной практики чрезмерного возвеличивания партийных и государственных деятелей.
— Немцов! — негодовал я, услышав всё это и едва не раздавив в кулаке стакан. — Иуда!
Реакция Горбунова оказалась более терпимой к странной политике партийной верхушки.
— Ну-ну, — осадил он меня, — негоже так об одном из руководителей государства. Признать тот факт, что Романова уже нет в живых, может быть, и следовало бы, тебе не кажется? — вскинув брови, произнёс он. — Это же смешно: чуть ли не десять лет прошло, как он умер, а мы всё его статьи в «Правде» читаем.
— Романов — это символ Советского Союза! — воскликнул я. — Признать, может, и стоит, но пинать его ногой — большая ошибка.
— И всё же мы с тобой люди подневольные, — мягко улыбнулся Игорь Михайлович. — Делаем то, что нам поручают. Будем надеяться, что руководители партии ведут нас в правильном направлении.
Увы, уверен я в этом совершенно не был.
— Террориста тут твоего вчера привезли, — сменил Горбунов тему, и я понял, что не только ради чая меня сюда позвали. — Он даёт признательные показания.
— Какого террориста? — удивился я.
— Да обгоревшего!
— Привезли в Москву? — я был и вовсе поражён. — Да кому он на фиг нужен, негр этот! Рядовой африканский гопник, что такого он может рассказать?
— А вот и нет, друг мой, ты не прав. Ты и сам не понимаешь, кого поймал. Твой бандит — вовсе не рядовой гопник, а один из лидеров мирового антикоммунистического сопротивления.
— И кто же? — всё ещё не верил я услышанному.
— Да ты с ним знаком! — улыбался трогательно Горбунов.
— Ошибаетесь. С террористами знакомств не вожу.
— Знаком, знаком! — похлопал меня генерал по коленке. — Гарибальди его прозвище.
Я обдумывал услышанное.
Вот как, значит, всё повернулось! Ирония судьбы, мать твою в бога-душу. Случайная, непредвиденная встреча в жаркой, знойной Африке. Что же ты там забыл, бедолага? В Европе уже негде прятаться?
Нет, всё предрешено. Всё отмерено. Тебе на роду было написано, друг сердешный, попасться именно ко мне. Или ты того и добивался?
Не сгорел, получается. Не расплавился. Обманул злой рок, который на той стороне тебя не пожалел. Ну что же, я доволен. Я просто рад до жопы, что никому ты теперь уже не навредишь.
— Да уж, — выдохнул я наконец. — Бывают в жизни совпадения… Это очень радостное известие. Надеюсь, что его приговорят к расстрелу. Хотя, если бы я знал, что передо мной не рядовой негритянский партизан, а сам Гарибальди, я бы пристрелил его лично.
— Я тоже. И не его одного. Позавчера в Индонезии попался Марк Сапрыкин, лидер бывшей организации КОМКИ, а чуть раньше — ещё двое антикоммунистических авторитетов: Бела Рац и Эуженио Салинес. Будет большой судебный процесс. Людям надо показать, что власть выполняет свои обещания. На территории исконного Союза террористическая деятельность практически сведена к нулю, эти бандиты орудуют только в далёких национальных окраинах. В этом большая заслуга всего нашего Комитета.
— Поздравляю, Игорь Михайлович! Вы лично многое сделали для этого успеха.
— Ну, не будем пока лавровые венки друг другу на голову класть, работы ещё немеренно.
— Ваша правда!
Горбунов предложил выпить по рюмке коньяка. Я деликатно отказался. Не привык с начальством выпивать и панибратствовать. Всегда надо держать дистанцию.
— Слушай-ка! — словно вспомнил он нечто важное. — Встретиться с тобой он хочет, Гарибальди этот. Может, заглянешь в следственный изолятор, побеседуешь с ним? Вдруг, ещё какую интересную информацию сообщит. Он ведь много чего о террористическом подполье знает.
— Если вы желаете…
— Да мне по большому счёту всё равно! Просто, раз ты с ним пересекался, то и выудить из него больше сможешь. Вполне возможно, что он ничего не скажет, а видеть тебя захотел ради дешёвого лицедейства, но ты, как мне кажется, тоже хотел бы окончательно разрубить этот гордиев узел, что тянется из прошлого. Не так ли?
Гордиев узел?.. Что он имеет в виду?
— Оружие? — спросил сотрудник изолятора.
— Не имею.
Он сделал отметку в бланке и поднялся со стула, готовый вызвать конвой для сопровождения меня в камеру.
— Имейте в виду, — предупредил он. — Разговор будет записываться. На все просьбы следует отвечать отказом.
— Вряд ли он что-то попросит.
Минуту спустя я шагал по гулким коридорам воспетых в многочисленных произведениях искусства казематах Лубянки. Ничего необычного. Чисто, светло, и запах приличный.
Долго шагать не пришлось. После пары поворотов конвоир остановился у массивной железной двери с двумя солдатами на стрёме, быстро нашёл в связке ключей нужный и приоткрыл дверь передо мной. Я переступил порог небольшого помещения с квадратным столом посередине. За ним восседал Гарибальди.
Лицо его и руки были обмотаны бинтами, лишь взгляд задумчивых и требовательных глаз напоминал о том, что передо мной человек, которого я желал уничтожить больше всего на свете. Желал, и почему-то в глубине души пугался этого желания.
— Не думай, что ты победил, — без предисловий сдавленно произнёс он обгоревшими губами, когда я
