нестабильный видеосигнал, а живьём. Последний раз живьём мы общались перед нашим отъездом за бугор. Она всё ещё была маленькой девочкой, всего-то двенадцать лет. Я тогда даже не знал, что влюблюсь в неё однажды по самые уши.
Конечно, она присылала нам свои фотки, мы регулярно созванивались, и даже год назад отослали Виксе современный лэптоп со встроенной веб-камерой, чтобы устраивать «сеансы космической связи». Но это было не то. Я хотел вживую убедиться, что она стала именно такой, какой выглядела на фотографиях.
— Извини, Викса, не можем. У нас творческая командировка на Гавайи.
— Мне кажется, вас обманули. На Гавайях люди отдыхают!
— А мы вот работать едем, потому, как за полноценных людей не считаемся. Знаешь, какое определение человеку дал Аристотель?
— Двуногое без перьев.
— Умница.
— Но вы ведь тоже двуногие.
— Это формализм. Нам тут предлагают шабашку — сняться на российский герб. Егор будет на восток смотреть, а я — на загнивающий запад.
— Трепло ты! — засмеялась Викса. — Егор, а ты чего молчишь?
— Он вчера перебрал немного, — ответил за меня Юся.
— Юся, я тебе при встрече нос сломаю! Егор, чего ты молчишь?
— Я ещё не проснулся, у нас шесть утра, — проворчал я, тронутый, однако, вниманием к моей персоне. Юсе я показал кулак.
— А чего вы так рано поднялись? — спросила Викса.
— Самолёт через четыре часа, надо успеть шмотки собрать, себя в порядок привести, вот, с тобой ещё поговорить хотели.
«Хотели», как же. Я вчера ночью предлагал связаться, так нет — не могу, спать хочу. Будто нарочно.
— Так вы что, серьёзно, что ли, на Гавайи летите?
— Когда мы тебя обманывали?
— Да сплошь и рядом. Вон, Егор в прошлый раз сказал, что вы лабораторию взорвали.
— Что?! — Юся сурово посмотрел на меня.
— Ты спал в это время, после процедур…
— Я тебе это припомню, — пообещал он, а сам опять осклабился Виксе: — Это он тебя обманул, там не лаборатория была, а небольшой город. Ты мне вот что скажи: твоё намерение стать сыщицей ещё не истаяло? Ты не передумала в Омск уезжать?
— Мне кажется, ты сегодня делаешь всё, чтобы вывести меня из душевного равновесия. Я в позапрошлом году решила туда поступать. Сам знаешь — я, если что решила, не отступлю. Секция каратэ, пять километров ежедневно с ускорением…
— Драмкружок, кружок по фото, а мне ещё и петь охота…
— Тебе не учёным быть, а диктором на радио, язык без костей. Это высшая школа милиции, между прочим.
— Не сердись. Честное слово — восхищаемся!
— Тебе всегда надо мной смешно!
— Что поделать, такой уродился…
— Это ты кому-нибудь другому рассказывай, я-то знаю, какой ты уродился, — язвительно заметила Викса.
Честное слово, противно слушать, как они друг друга подкалывают. На языке нормальных людей это называется «ревность». Как это называлось в нашем случае — я не знал. Глупо ревновать брата, такого же урода, как и я сам, к такой красавице, которой стала Викса. Что я могу знать о её жизни там, в уральских Понпеях? Может, у неё давно уже молодой человек имеется, и даже не один. Нормальный, двуногий, и без перьев, которого не приглашают фотографироваться на российский герб.
Я не стал больше терпеть этих мыслей, что всегда роятся в голове, когда мы разговариваем с Виксой, и выдернул шнур из сети.
Компьютер потух.
— Ты чего? — возмутился Юся.
— Ничего. Давай собираться, скоро такси приедет.
Юся немного поворчал, но спорить не стал. У нас и впрямь конь не валялся, надо было собирать чемоданы. А Виксе мы в следующий раз что-нибудь соврём.
Полтора часа у нас ушло на сборы, душ мы для бодрости принять не успевали. Юся обиженно молчал. Я чувствовал себя виноватым, надо будет извиниться.
Такси приехало за час до начала регистрации. Водитель-индус по-английски говорил плохо, так что багаж нам вынес консьерж, он же уложил чемоданы в багажник.
— Спасибо, Ди-Джей, без вас бы мы совсем пропали, — сказал Юся.
— Надолго улетаете?
— На месяц.
— Корреспонденцию пересылать, или оставлять в ящике?
— Оставляйте.
Мне хотелось добавить: будь вежливым, как носорог, и чистеньким, как хрюшка, тогда куплю тебе пирог и поцелую в ушко, но, думаю, Ди-Джей эту шутку бы не оценил, тем более что на левой мочке он носил клипсу с фальшивым бриллиантом (видимо, прокалывать боялся).
Мы уселись на заднее сиденье такси, двигатель завёлся и машина поехала.
Поехала куда-то не туда.
— Не понял, — возмутился Юся, когда мы выехали на мост Сан-Франциско-Окленд Бэй. — Ау! Нам в аэропорт надо! Руси-хинди, бхай-бхай? — постучал он в стекло водителю.
Водитель в чалме обернулся, добродушно заулыбался белыми зубами, покивал — и продолжал гнать вперёд.
— Вот гадёныш! — Юся обернулся ко мне в поисках поддержки.
Не сговариваясь, мы начали молотить кулаками в стекло, отделявшее нас от индуса.
— Останови, сволочь, мы вызовем полицию!
Индус опять обернулся, открыл нешироко окошечко, будто хотел лучше нас расслышать, и с той же белозубой улыбкой прыснул нам из баллончика какой-то гадости, пахнущей сиренью. Окошечко тут же закрылось.
Такого мы уже никак не могли ожидать. Будто по команде, мы глубоко вдохнули, чтобы задержать дыхание, и, естественно, полной грудью заглотнули этой гадости. Юся сидел ближе к двери, и ему достало воли и ума, чтобы ухватиться за ручку стеклоподъёмника и попытаться провентилировать салон.
Увы, стекло не опускалось. И двери тоже были заблокированы.
Тут нам и кирдык настал, понял я. Ко всякого рода анестезиям у нас была аллергия. У Юси глаза уже закатились, и я тоже чувствовал, что начинаю задыхаться, а всё тело чешется, будто его крапивой настегали. Изображение поплыло, в ушах бухал молот. Потом я отключился.
Очнулись мы, судя по всему, часов через девять-двенадцать, потому что пустыня вокруг нас была вся красная от заходящего солнца, а небо на горизонте уже приобрело глубокий фиолетовый оттенок.
Кости жутко ломило — видимо, мы так и ехали всё это время в положении сидя. Разве что автомобиль сменился. Теперь это был какой-то пикап, и мы сидели в его кабине, а за рулём сидел мрачный латинос.
— Вы кто? — спросил Егор. Мне показалось, что он очухался немного раньше меня, и ждал, пока я приду в себя.
— Рон, — ответил латинос.
— Куда вы нас везёте, Рон?
— Куда просили — туда и везу.
