обвинялась в колдовстве. Все соседи дружно поддержали обвинения, в защиту не было сказано ни единого слова.
Состоялась обычная процедура изгнания ведьмы — с Библией, свечами и колокольным звоном. Несчастная бежала в лес, и здесь, на поляне, у подножия скалы, возвела свою хижину. Она развела огород, а вскоре тайком наведалась в деревню и стащила курицу с петухом. Именно благодаря этому нехитрому хозяйству, да еще лесным грибам и ягодам ей удалось выжить.
— Должно быть, пришлось попоститься, — пробормотала Гвен.
— Да, еды было немного, но еще хуже пришлось ее сердцу. Вот уж где был пост! Долгое время оно питалось лишь горечью и ненавистью Клотильды, а на сладкое были ужасные планы мщения.
— Я встречала таких женщин, — сказала Гвен. — Живя в лесу, они становились знахарками- отшельницами, к которым за помощью ходила вся деревня.
— Только не Клотильда! Она поклялась никогда не помогать землякам, изгнавшим ее. Она горела желанием на зло ответить злом! О, она и впрямь изучила целебную силу растений, но собиралась использовать их лишь во вред людям.
— Не может быть, — вздрогнула Гвен.
— Да, такое могло случиться, — пожала плечами мать-настоятельница. — Рано или поздно Клотильда попыталась бы навредить кому-нибудь и окончила б свои дни на костре, но случилось чудо — ее остановили!
— И что же это было?
— Крик ребенка.
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
— Это был не просто голодный плач младенца, — рассказывала сестра Патерна Теста, — но жалобный зов попавшего в беду ребенка. В каждой женщине, даже такой злобной и раздражительной, как Клотильда (а она придерживалась о себе именно такого мнения), живет материнский инстинкт. Именно он, а не скука, как убеждала себя девушка, погнал ее на поиски несчастного ребенка. Ориентируясь на звук, Клотильда пришла к старому дубу, среди корней которого притулилась еще совсем юная (лет двадцати, не больше) девушка, совершенно изможденная с виду. Она держала на руках младенца и пыталась кормить его грудью.
Ребенок выглядел немногим лучше своей матери.
— Это еще что такое? — завопила Клотильда, моментально придя в ярость при виде девушки. — Дитя мое, как можешь ты кормить ребенка, когда сама сто лет не ела?
Ну, уж нет, пойдем в мою хижину, поищем еды для тебя.
Девушка в испуге отпрянула, но, увидев перед собой женщину, разрыдалась с видимым облегчением.
— Хвала Небесам! Благодарю тебя, милостивый Боже! Я так боялась, что умру здесь совсем одна.
— Не за что благодарить Небеса, девочка моя. И тот Бог-мужчина, которому ты возносишь молитву, не пожалел тебя, бросив умирать. Надеяться не на кого.
Давай-ка, поднимайся, пойдем подыщем для тебя подходящее местечко. Пусть там будет не так величественно, зато сухо и тепло.
Клотильда наклонилась, чтобы помочь девушке, и в этот момент ребенок запищал. Волна неведомой доселе нежности вдруг затопила сердце отшельницы. Она осторожно взяла дитя на руки и принялась укачивать, приговаривая:
— Ну, ну, мой маленький, не плачь, мы скоро дадим тебе кашки…Ой, ему же еще и месяца нет!
Девушка печально кивнула головой.
— Мне приходилось прятаться по кухням и делать вид, что я просто растолстела, — всхлипнула она. — Однако скрыть рождение ребенка не удалось.
— Еще бы, я думаю. Ну ладно, вставай, пошли.
Клотильда потянула девушку за руку, но та упала с тихим стоном.
— Не могу.
— Да ты истощена еще больше, чем я думала, — обеспокоилась Клотильда. — Оставайся здесь и жди меня, дитя мое. Я схожу покормлю ребенка, а затем вернусь с похлебкой для тебя.
Она поспешила к своей хижине, едва расслышав сдавленное «спасибо» девушки. Ребенок слабо шевелился у нее на руках, очевидно, ища грудь. Что-то стало подниматься в сердце Клотильды и внезапно взорвалось — что-то, копившееся слишком долго. Чтоб совладать со своими чувствами, она стала говорить вслух, порицая беспечного отца младенца, бросившего его на верную смерть.
Придя домой, она зачерпнула похлебки из котелка, постоянно стоявшего на огне. Подумав, разбавила водой и принялась мастерить соску из клочка материи.
Когда та была готова, Клотильда стала осторожно лить бульон в импровизированную соску, чтоб ребенок мог сосать. Она держала маленький теплый комок у своей груди и чувствовала переполнявшую ее нежность. Ощущение было настолько непривычным, настолько ошарашивало, что Клотильда снова стала вслух посылать проклятия неведомому мужчине, а заодно и всем мужчинам вообще. Она старалась быть осторожной с ребенком, понимая, что нельзя его сразу перекармливать. Поэтому вскоре она прервалась и под громкие возмущенные крики младенца отправилась к его матери. Приближаясь с тарелкой супа в руках, Клотильда была страшно напугана, когда увидела девушку лежавшей на земле с закрытыми глазами. Однако та при звуке шагов пошевелилась и открыла глаза. Сердце Клотильды возликовало, впервые за последний год она обратилась к Создателю со словами благодарности, а не проклятий (что ее саму немало удивило). Она принялась с ложечки кормить девушку, стараясь не спешить, хотя ее изголодавшаяся подопечная с жадностью ловила каждую каплю похлебки. Не окажись Клотильда столь предусмотрительной, несчастная съела бы и две, и три миски и, вероятно, была бы жестоко наказана своим желудком. Наконец ребенок занял свое место на руках у матери, и они оба немедленно заснули, даже не услышав пожелания «спокойного сна» от своей спасительницы. Клотильда осталась сидеть, охраняя их сон и посылая проклятия на весь мужской род. Если б ее мысли имели соответствующую силу, на земле не осталось бы ни одного мужчины!
Когда мать с младенцем проснулись, Клотильда принесла еще супа и покормила ребенка тем же манером, что и в первый раз. Девушка нашла в себе силы подняться и, опираясь на руку Клотильды, поковыляла к ее хижине. Она часто останавливалась перевести дух, и видно было, что больше всего на свете ей хочется прилечь отдохнуть. Однако ее спасительница была неумолима: близилась ночь и, если бы несчастная легла, она, скорее всего, уже не поднялась бы. Наконец они добрели до хижины, Клотильда помогла девушке устроиться на своей скудной соломенной подстилке и спросила:
— Как зовут тебя, бедное дитя?
Девушка пробормотала нечто, вроде «Мэрил», и снова заснула. Ребенок был слишком слаб, чтобы двигаться, поэтому Клотильда осторожно устроила его рядом с матерью и пошла загнать на ночь цыплят. Это была ежевечерняя мера предосторожности: в округе разбойничала лиса. Затем она заперла дверь на щеколду и принялась раздувать угли в очаге.
Девушка осталась у Клотильды и провела там несколько дней. Силы ее возвращались по мере того, как она съедала все больше похлебки. Наконец к ней вернулось молоко, и ребенок снова смог сосать грудь. Все это время Клотильда возилась с младенцем не хуже родной матери. Она разрезала свой старый передник на пеленки и исправно меняла и стирала их. Временами за работой Клотильда ворчала, но сердце ее переполняла радость. Много лет спустя она сама рассказывала нам об этой тайной радости.
— Тайной даже для нее самой? — спросила Гвен.
— Может быть, и так, — ответила настоятельница. — А пока девушка набиралась сил, они вели нескончаемые беседы.
Это началось еще в первую ночь, когда Клотильда пришла снова покормить проснувшуюся девушку.
— Будь проклят тот грязный негодяй, который бросил тебя с ребенком, — проворчала отшельница.
— О, не говори так! — вскричала девушка. — Это была настоящая любовь, и он бы непременно на мне женился, — если б остался жив!
Клотильда замолкла. Но, припомнив слова девушки, спросила:
— Говоришь, ты пряталась на кухне?
— Да.
