Однажды к Гене в палату забежал мальчишка, по имени Севка. Этот Севка был бойкий и драчливый. Послушав Геню один вечер, Севка начал ходить часто. И как-то разыскал Геню, когда ой сидел в комнате Павла Филиппыча. Севка присел на стул и попросил что-нибудь рассказать.
— О чём?
— О собаках.
Геня рассказал про Муму.
Севка выслушал и, ни слова не сказав, убежал. А на другой день после школы снова пришёл к нему.
— Читаешь? — спросил Севка.
— Читаю и думаю, — ответил Геня и посмотрел на замёрзшее окно.
— А что думаешь?
— О маме, о Ленинграде, — сказал Геня.
— Ты где там жил?
— На Гаванской.
— А я на Лиговке.
Севка подошёл к двери, выглянул в коридор, плотно прикрыл дверь и снова присел.
— Ты тихий и умный, — заговорил он шёпотом, — а я бедовый и никогда не болел. Со мной не пропадёшь. — Пошарив рукой в кармане, Севка достал кусок белого хлеба.
— Хочешь?
— Ешь сам.
— Бог велит всё пополам делить, — сказал Севка и отломил половину куска, — держи. Давай с тобой дружить?
— Со мной ты не будешь дружить. Я ведь не такой, как все. Баловаться я не люблю. Ты со мной будешь скучать. У нас разные характеры.
— Это ничего. Ты послушай меня: давай сбежим?
— Куда?
— В Ленинград.
У Гени даже рот раскрылся. Этого он никак не ожидал.
— Полезли на чердак и поговорим, — предложил Севка.
На чердаке было холодно, но совещались до вечера. Ночью снилась мама. Она бегала по холодному коридору квартиры, заглядывала во все комнаты и звала: «Геня! Геня!»
Бежать решили, когда потеплеет. Такое время наступило, и в одну из ночей заговорщики исчезли из детдома. Проводником был Севка. На вокзал они пришли в потёмках. Сидели в маленьком скверике, в кустах, покуда не рассвело. Только утром к станции подошёл тёмный пыхтящий паровоз.
— Товарный! — шепнул Севка. — Бежим!
Они пробежали через перрон и вскоре сидели в тамбуре запломбированного вагона.
— Ты со мной не бойся, — успокаивал Севка, — я на пригородных катался, и ничего. А на тех страшней: проводники то и дело ходят по вагону, а здесь никого нет. Через день-два будем в Ленинграде.
Вагоны вздрогнули, стукнулись и спокойно покатились.
Едва пригрело солнышко, забрались на крышу и растянулись там на животах, держась друг за друга.
Геня глядел по сторонам и чуть ли не дрожал от восторга. Фух ты! Хорошо рассказывается в книгах про леса, поля, но видеть своими глазами! Здорово!
— Это что, Севка? — спрашивал он.
— Овраг, а за ним лес.
— Неужели то лес?
— Лес, тебе говорят. А вон то птица — коршун.
Остался позади овраг с белыми скатами. Сразу же от железной дороги тянулось к горизонту гладкое зелёное поле. Трава на нём густая, короткая и везде одинаковая. Похоже было, будто это не поле, а громадный ковёр. А горизонт! Вот он, настоящий горизонт. Синий, прозрачный и чистый. На нём появлялась какая-нибудь тёмная кромка. Кромка кончалась, и снова простор. Гене захотелось побыть птицей и полетать. Он вздыхал глубоко, смахивал с глаз слёзы, выступавшие от встречного ветра, и жмурился.
— Река, — подсказывал Севка.
Далеко впереди, поперёк поезду, вилась серебристая лента. Потом от паровоза разнёсся по вагонам гул. С грохотом, лязгом проехали по длинному железному мосту. Ближе к мосту вода в реке была голубоватая, дальше тёмная, а ещё дальше серебристая. Река осталась позади, начался лес. Он подступил с обеих сторон к железной дороге, и похоже, что где-то впереди сомкнётся и паровоз застрянет в деревьях. Захотелось глянуть вниз, но оттуда ударило в лицо пылью, и Геня прижался к крыше. Пронеслись мимо две маленькие станции. На одной из них вокзал был разбит. Из-за разрушенных стен тянулся к небу чёрный дым.
— Бомбили, — сказал Севка.
— А как нас начнут бомбить?
— В нас не попадут. Вокзал на месте стоит, а мы быстро едем.
Незаметно солнце скатилось за горизонт, стемнело. Они продрогли, поели хлеба с котлетами и,
укрывшись одеялом, задремали. Оба не слышали, как вагон замедлил ход и остановился.
— Это что здесь такое? — разбудил их чей-то голос. В глаза светили фонариком.
— Сюда, — шепнул Севка и бросился по крыше прочь от фонаря. Геня тоже вскочил на ноги, но сильная рука ухватила за куртку.
— Совсем зайчонок, — проговорил в темноте над головой голос, — второго утром поймаем. Спустим собак, они не дадут сесть. Куда этого денем?
— В кутузку, — завтра Леонтьевой сдадим. Такие по её части.
Вели Геню по перрону мимо людей с большими собаками.
— Можете спускать, — сказал кто-то.
Собак спустили. И те с рёвом бросились к вагонам и начали бегать вдоль состава.
В кутузке было темно. Пахло мышами, чем-то кислым. Под самым потолком едва светилось окошко, заделанное решёткой. В темноте Геня натолкнулся на лавку, стал на неё, ухватился за решётку руками и потянулся. В соседней комнате за столом сидели два железнодорожника, играли в шашки. «Поймают ли Севку, — размышлял Геня. — Если поймают, то утром приведут сюда. Нужно только не говорить, откуда едем, иначе вернут обратно».
Спать на лавке было жёстко. Но он спал крепко. А утром стоял в соседней комнате перед столом, за которым сидела женщина в милицейской форме. Рассказал ей, что живёт в Ленинграде, что у него там мама и что едет к ней.
— Откуда едешь?
— Это тайна. Я оказать не могу.
Женщина билась с ним долго, призывала милиционеров, военных. Все они и ласково говорили, и запугивали.
— Ты же пойми, — твердили ему, — сейчас военное время. В тамбуре тебя могут подстрелить, как зайца. Лучше скажи, откуда сбежал, и мы отпустим. Даже в вагон посадим.
— Вы говорите мне неправду, — спокойно ответил он, — я не дурачок. В вагон вы меня не посадите, а постараетесь вернуть туда, куда я не хочу ехать. Стрелять в меня никто не будет. За что в меня стрелять? Я же рассказываю — чей я, откуда родом. Я не понимаю вас.
Его отвели в местный детский дом. Там он узнал, что здесь Ярославская область, что до Ленинграда отсюда далеко. И к тому же в Ленинграде фронт. Гораздо ближе до Москвы, но там тоже фронт. Дальность расстояния не смущала: путешественники не такие расстояния преодолевают. Мысль же о маме и о комнате с книгами сидела в мозгу как заноза. Пытался подговорить некоторых ребят к побегу в Ленинград, но ленинградских не было, и над ним посмеялись. Тогда Геня начал читать книги про разведчиков. О том; как они переходят фронт и как вообще ведут себя в дороге. Выходило, что почти все разведчики
