— он машинально посмотрел на часы. Начало первого.
Что за черт! Ничего не понимаю! Так это все сон был? — Тарских постепенно приходил в себя. — Да-а... Ну и ну!.. — ему вдруг стало так невыразимо тоскливо, что захотелось заплакать. Сердце будто сдавило внезапно какими-то железными клещами — Сон, значит... Э-хе-хе... Вот тебе и... Высшая справедливость, блин. Страшный суд! — он встал, сгорбился и, по-стариковски шаркая тапочками, медленно побрел в спальню.
На секунду ему показалось было, что дверь спальни опять закрыта, как и во сне, и он застыл испуганно на мгновение. Но нет! Это был всего лишь обычный обман зрения. Просто померещилось.
Тарских вздохнул и уже двинулся было дальше, но что-то вдруг привлекло его внимание. Кошка! На кресле спала сиамская кошка! Это была его старая Машка, которая жила у него до этого сто лет, и которую он вынужден был отдать два года назад, когда женился. Его молодая супруга животных не любила. «Маш- Маш!» — автоматически тихо позвал Тарских, и кошка подняла голову и посмотрела на него мудрым и всепонимающим взглядом.
Что такое? — растерянно подумал Тарских. — Откуда она взялась?
Он медленно обвел глазами комнату. Все в ней было какое-то другое. Мебель как-то не так стояла.., вещи... А это что?! Откуда она здесь? Тарских мог поклясться, что вчера ничего здесь не было!
Он машинально взял лежащую на журнальном столике газету и неуверенно повертел ее в руках.
«Хроника олимпиады!» — бросился ему в глаза крупный заголовок на первой полосе.
Что за черт! Какой еще «олимпиады»?!
Тарских почувствовал, что комната вокруг него начинает медленно вращаться. Он увидел дату вверху газеты. Дата была двухлетней давности!
Он снова, но уже по-новому теперь, взглянул на комнату. Он понял вдруг, что его удивило.
Да! Все в ней опять стояло по-старому, так, как ему всегда нравилось. До всех этих перестановок, затеянных потом его женой. Все было опять на месте. Даже кошка!
Он подошел и тихонечко погладил ее. Зверь довольно заурчал. У Тарских даже слезы на глаза навернулись. «Прости меня, Машка! — ласково сказал он. — Лучше бы я эту суку тогда кому-нибудь отдал».
Он догадался уже, что это он опять спит. Это у него сон такой, сложный и многослойный. Что ему снится, что он все время просыпается. А на самом деле он все спит, спит и спит. И сколько еще проспит — неизвестно. Бутылка коньяка — это все-таки, что ни говори, прилично. Да еще и без закуски к тому же.
Он с грустью огляделся, словно прощаясь навсегда со своим прошлым, стараясь запомнить, удержать все в памяти! Еще раз потрепал слегка по голове кошку и прошел в спальню. На кровати кто-то спал. Это опять была его жена!
Вернее, пока еще только невеста. Робкая, юная, нежная и горячо и пылко его любящая. Со всей необузданной страстью, на которую только способна молодая девушка, питающаяся до этого несколько месяцев одними только чебуреками. И у которой вдруг забрезжила теперь надежда начать, наконец-то, кушать нормально и по-человечески!
Тарских смотрел на нее и вспоминал, горько усмехаясь, все их ближайшее будущее. Эти их следующие два года. Вплоть до вчерашнего дня. «Извини, Костя!.. Я много думала!..»
Н-да... Все-таки все эти провинциальные завоеватели и завоевательницы вселенной... Приезжающие из своих урюпинсков с тремя рублями в кармане покорять столицу. Все эти наши доморощенные ломоносовы и есенины... — он вздохнул и сделал несколько шагов вперед. — Есть уже что-то в их психологии изначально глубоко порочное, ущербное и безнравственное. Изначальная готовность просто подороже продаться. Готовность идти по судьбам, по головам, переступить через всех и все! Ради достижения собственных целей, — он опять вздохнул и остановился. — Особенно это касается женщин. Девушек. Им некуда отступать и нечего уже терять. Все давно потеряно по дороге. «Пробиться!!! Добраться, дотянуться до заветного куска, а там уже вгрызться, вцепиться зубами, ногтями, руками и ногами и удержать его любой ценой! Любой!!» — вот жизненное кредо любой предприимчивой провинциальной барышни. И если для этого потребуется бросить, предать — она сделает это, не задумываясь. Слишком уж тяжело все ей досталось, слишком уж дорого пришлось заплатить. Чтобы вот так вот просто теперь расстаться. Ради каких-то там моралей. Нет!
А Вы сами в нашем Урюпинске жили? Вот поезжайте и поживите. Я лично туда возвращаться не собираюсь.
На что она, собственно, рассчитывает, такая вот девица, отправляясь в столицу? Денег у нее нет, жить ей не на что. И, тем не менее, как-то жить она ведь собирается! Как? Единственный ее реальный капитал — это она сама. Ее тело, ее молодость, ее красота. Вот и все! Вот и весь ее нехитрый секрет, — Тарских смотрел и смотрел на мирно спящую на его кровати девушку. —
Маленькая хищница. Родившийся на урюпинской помойке крысенок, мечтающий вырасти в льва. В светскую львицу. К сожалению, в урюпинсках не водится львов. И уж тем более львиц. Одни только крысы.
Тарских ущипнул себя за руку. Боль была резкой.
А что, если это все-таки не сон?! — пришло вдруг ему в голову. — А вдруг??!!
Он помедлил немного в нерешительности, потом осторожно присел на край кровати и стал ждать. Пока кто-нибудь из них двоих ни проснется. Либо он, либо она. Либо она, либо он.
Господи! Дьявол! Бог, черт, кто угодно!! — принялся страстно молиться он про себя. — Если есть кто-то Высший, сделай так, чтобы это был не сон!! Ну, пожалуйста, сделай! Ну, пожалуйста!..
Спящая зашевелилась. Тарских замер. Женщина открыла глаза.
А ведь, если это не сон, и тот высший суд действительно был, так ведь и она, наверное, тоже из будущего? И тоже должна все помнить! — неожиданно сообразил Тарских, с острым, болезненным любопытством вглядываясь в лицо своей бывшей-будущей супруги.
— Это... ты?.. — неуверенно пробормотала та, как-то растерянно оглядываясь.
— Слушай! — вместо ответа доверительно улыбнулся ей Тарских и слегка подмигнул. — Я, кажется, понял, наконец, почему некоторые дамочки так не ладят с кошками.
— И почему же? — медленно поинтересовалась лежащая на кровати женщина, тоже изо всех сил пытаясь улыбнуться. Лицо ее стремительно бледнело!
— Потому что кошки не любят ни крыс, ни сук, — пояснил Тарских и расхохотался. — Они их сразу чуют. Одевайся!.. — сквозь смех приказал он и махнул рукой. — Одевайся! — небрежно повторил он, продолжая смеяться. — Одевайся!!
* * *
И спросил у Люцифера Его Сын:
— Извлечет ли тот мужчина пользу из полученного урока?
И ответил Люцифер Своему Сыну:
— Нет. А какую он может извлечь тут пользу? Не любить больше никого? Ведь если любишь, значит, доверяешь. И, следовательно, тебя могут снова обмануть и предать.
Опыт никогда не спасает от беды. Никого! Ни мужчин, ни женщин. Никого!
СЫН ЛЮЦИФЕРА. ДЕНЬ 65-й
И настал шестьдесят пятый день.
И сказал Люцифер:
— Истинная добродетель крайне редка. Обычно добродетель — это всего лишь страх наказания.