трассе, а по одной из параллельных, более живописных дорог.
— Блин, блин, блин, блин, блин, — шептал Иэн все время, пока мы смотрели в зеркало заднего вида, как женщина-полицейский разговаривает по рации. Иэн, слава богу, снова сидел на заднем сиденье — он перебрался туда еще днем, чтобы вытянуться поудобнее. Я ни разу не ругалась в его присутствии, во всяком случае вслух, и на этот раз тоже сдержалась. Прошло очень много времени, прежде чем женщина подошла наконец к моему окну, широко и уверенно расставляя ноги при ходьбе, как делают все женщины- полицейские. Обычно в такие моменты я сразу честно перечисляла все свои нарушения (в основном они сводятся к тому, что я не успела полностью остановиться на знаке «стоп») и благодаря этой своей честности всякий раз отделывалась предупреждением, и мне еще ни разу не выписывали штрафной квитанции. На этот раз я решила обойтись без чистосердечных признаний.
— Да? — спросила я.
У полицменши были короткие кудрявые волосы, а изо рта пахло мятной жвачкой. Мне ужасно захотелось поменяться с ней жизнями.
— Вы в курсе, что у вас не горит левый тормозной фонарь? — спросила она.
— Нет! — воскликнула я таким голосом, как будто она преподнесла мне бриллиантовое колье. — Нет, я понятия не имела!
— Мамочка, что это за страшная тетя? — проныл Иэн с заднего сиденья голосом шестилетнего малыша. Я попыталась бросить в зеркало суровый взгляд, но Иэн не унимался: — Мамочка, мне страшно!
— Я прошу прощения, — сказала я. — Большое спасибо, что предупредили нас. Это ведь, наверное, легко исправят в ближайшей ремонтной мастерской? Мы, как вы сами видите, не из этого штата, путешествуем, поэтому надо это починить как можно скорее. С утра первым делом поеду в сервис.
Женщина заглянула через мое плечо в машину, не переставая жевать свою мятную жвачку. Но в нас не было ничего подозрительного — даже удивительно, насколько прилично мы выглядели, если учесть, сколько законов мы уже успели нарушить.
— Я выпишу вам предупреждение, — сообщила она. — Добро пожаловать в Пенсильванию.
— Мы едем посмотреть на Колокол Свободы! — закричал Иэн.
Но полицменша уже вернулась к своей машине, чтобы оформить бумагу с предупреждением.
Я с облегчением выпустила из легких воздух — и только тогда сообразила, что теперь у них в компьютере сохранится запись, что в этот день мы находились в Пенсильвании. Интересно, фиксируют ли они в рапорте число и возраст людей, находившихся в автомобиле, точно так же как записывают марку и цвет самого автомобиля? Я снова подумала о том, какое счастье, что мы не взяли отцовский «мерседес». Кто знает, что там сейчас высветилось бы на их мониторах.
Женщина вручила мне предупреждение, и мы поехали дальше. Небо за это время совсем потемнело.
— Она на вас даже не кричала! — восхищенно заметил Иэн. — Моя мама делает мне куда более суровые предупреждения.
За все время пути он впервые напрямую упомянул кого-то из родителей.
— Это другое предупреждение, — объяснила я.
Хотя, пожалуй, было бы неплохо, если бы на меня сейчас кто-нибудь покричал.
24
Лабазников с беконом
Было начало восьмого, когда мы въехали в пригород, где находился дом Леона и Марты Лабазниковых.
— Лабазников, — распевал Иэн на заднем сиденье. — Ла-баз-ни-ков, Ла-баз-ни-ков. Мне один «лабазников», пожалуйста!
Городок выглядел уныло: скопление маленьких домов середины двадцатого века, построенных примерно по пяти разным чертежам в надежде, что никто не заметит, что все они совершенно одинаковые, если не считать положения трубы на крыше.
— Да, мне, пожалуйста, один «лабазников» с двойной горчицей, сэр. Я прострелил ему голову из «лабазникова»!
Я отыскала нужный дом и припарковалась позади двух «БМВ» — черного и красного, сверкающих близнецов, которые выглядели немного неуместно на тесной дорожке между домами. Я знала Лабазниковых по вечеринкам, для которых в детстве меня наряжали в праздничные платья, и я лазила под столами вместе с пятнадцатью другими детьми, которые бегло болтали друг с другом по-русски. Я знала не больше десяти слов, и все они обозначали какую-нибудь еду. Единственным законченным предложением, которое я могла произнести, было: «Я не говорю по-русски».
Я потянулась назад за коробкой и увидела, что Иэн отстегивает ремень безопасности.
— Оставайся в машине, — сказала я. — Я только на полминуты.
— Я хочу писать! — крикнул Иэн, выскакивая на улицу. — И к тому же я всю жизнь мечтал познакомиться с настоящим живым Лабазниковым!
У меня, очевидно, работала теперь только одна половина мозга, и поэтому я запуталась во вранье. Точнее, напрочь забыла про свою первую ложь — ту, которую придумала для родителей и согласно которой присматривала за Иэном только в Чикаго, а дальше ехала на восток одна, чтобы повидаться с университетскими друзьями. Я вспомнила об этом уже перед дверью, когда занесла палец над кнопкой звонка, и уже собралась сказать Иэну, что, если он подождет меня в машине, я остановлюсь у ближайшего дорожного туалета. Но Марта Лабазникова была уже здесь — она рывком распахнула дверь и, раскинув руки в стороны, всем корпусом отогнулась назад, изображая то искреннее радушие, которое ассоциируется исключительно с пожилыми дамами из итальянских фильмов. Чем дольше русские друзья отца жили в США, тем больше они старались походить на европейцев.
— Люси, раньше ты была такой крошечной! — закричала Лабазникова.
Если бы у меня были проблемы с лишним весом, ее замечание меня бы задело, но в данном случае она всего-навсего имела в виду, что я уже не семилетний ребенок.
— А это тот самый несчастный малыш, у которого нет матери!
Она заключила Иэна в объятия, и я испугалась, как бы она его не задушила. Марта была крупной женщиной. Я гадала, как было дело: то ли отец просто рассказал ей про Иэна и она предположила, что это и есть тот самый ребенок; то ли отец догадался, что Иэн и дальше поедет со мной, и предупредил Марту, что мы приедем вдвоем. Так или иначе, мне было понятно, что мы не скоро отсюда вырвемся, и в этом не было бы ничего страшного, если бы не густой химический запах в воздухе, как от кошачьего наполнителя, только сильнее. Я вдруг почувствовала, что мне трудно дышать.
За спиной у Марты наконец появился ее муж, Леон, который немедленно принял ту же самую позу пожилой итальянки. Я была изумлена, сколько морщин и бледно-коричневых пятен появилось на его лице с тех пор, как мы виделись в последний раз. Мне хотелось воскликнуть в духе русской бабушки: «Ну это же надо, как ты постарел!»
Леон вышел вперед, тыча распухшим пальцем в Иэна, которому наконец-то удалось вырваться из объятий Марты.
— У меня есть к тебе вопрос, — сказал Леон.
Иэн выглядел растерянным и, пожалуй, впервые за все время нашего путешествия был всерьез напуган.
— Что общего между алкоголиком и летчиком из группы высшего пилотажа? — спросил Леон.
— А, я помню эту шутку! — сказала я, в основном для того, чтобы успокоить Иэна. Загадки были для Леона главным средством общения с детьми. На праздновании каждого дня рождения моего отца Леон непременно подходил ко мне и спрашивал: «Почему, когда к мистеру Кто приходит в гости его лучший друг, он всегда спрашивает: «Кто там?», но никогда не открывает ему дверь?», а я отвечала: «Потому что его лучшего друга зовут Никто!» Леон каждый раз изумлялся, как это мне удалось сразу найти ответ. Теперь
