таращилась изо всех сил, стараясь сдержать слезы.
Со стороны могло показаться, что я увидела инопланетянина.
— По той же причине ты опасаешься слишком близких отношений. Но я уважаю твои проблемы, — не унимался Матиас.
Послушайте только! По его словам выходило, будто я — эмоциональный урод.
— Постой, я не боюсь близких отношений. И нет у меня никаких проблем.
Не успела я возразить, как сама себя поймала на неточности. Если под близкими отношениями подразумевалось замужество, тогда признаю, у меня есть проблемы. Я уже была замужем и не могу сказать, что мне понравилось.
И тут меня осенило: наверное, по этой причине я не могу заставить себя произнести 'люблю тебя'. Потому что за этой фразой потянется опасный шлейф из таких вещей, как обручальные кольца, супружеские клятвы и свадебный гимн.
По крайней мере, так оно было с Эдом.
Я же вовсе не была уверена, что снова хочу замуж. Знаю, мое заявление противоречит общепринятому мнению. Судя по женским журналам и телевизионным ток-шоу, женщины в возрасте после сорока только и делают, что устраивают облавы на любого мало-мальски приличного мужчину. Предполагается, что мы из кожи вон лезем, лишь бы прильнуть к груди законного супруга. Что он за фрукт, не столь важно; главное, заполнить пустоту нашей жизни.
Ох, ребята, боюсь, вы сильно заблуждаетесь! К сорока годам женщина становится профессионалом в своем деле и обычно неплохо зарабатывает, и жизнь ее вовсе не пуста. Напротив, она наконец живет в свое удовольствие.
Зачем, скажите на милость, вновь стремиться замуж? Чтобы все испортить?
Думаю, опрос, проведенный несколько лет назад, был построен на ложной предпосылке. Помните, тот опрос, о котором судачили на каждом углу? Социологи сделали тогда железный вывод: у женщины за сорок много больше шансов быть убитой террористом, чем выйти замуж. И никому в голову не пришло спросить самих женщин, хотят ли они замуж. Это само собой разумелось.
На мой взгляд, вывод из того опроса следовало сформулировать иначе: женщины после сорока предпочтут быть убитыми террористом, чем выйти замуж.
— Скайлер, не переживай. — Матиас опять взмахнул руками. — Мне все равно, боишься ты близких отношений или нет. У нас с тобой вся жизнь впереди. Я подожду, пока ты будешь готова и перестанешь пугаться.
Мой подбородок взметнулся вверх. А в голове снова поползли строчки, стремительно, как титры в конце фильма. 'Эй, не гоните лошадей! За кого он меня принимает? За некое пугливое существо, которое надо выманить из зарослей кусочком сахара? Я что, Бэмби? Или, того хуже, Снежный человек?'
— Ничего я не боюсь, — буркнула я. — Просто не хочу торопить события, вот и все.
Матиас молча почесывал бороду.
— А я не стану ни торопить, ни принуждать, — наконец произнес он. — Мне было бы неприятно, если бы ты чувствовала себя обязанной.
Если он искренен, тогда зачем было затевать этот разговор? И загонять меня в угол? В этом углу стало совсем темно, когда Матиас добавил:
— Не забывай, я люблю тебя.
Он наклонился и поцеловал меня, долго и нежно. После чего я вновь впала в бредовое состояние:
— Э-э… я, гм… у-э…
Встряхнуть бы себя как следует. В конце концов, я взрослая самостоятельная женщина. И почему, когда мужчина признается мне в любви, я превращаюсь в косноязычную идиотку?
Наверное, виной тому пережитый шок. Лишь несколько минут назад я твердо верила в наше полное взаимопонимание в том, что касалось романтических отношений.
Я ошибалась. Матиас явно придерживался иных взглядов. И если он до сих пор не сказал, что любит меня, то вовсе не потому, что любовь, по его мнению, возникает постепенно.
А потому, что боялся меня спугнуть.
— Пойми, я тревожусь за тебя. — Он опять сжал мою руку. — И поеду с тобой, ладно?
Я была так рада завершению этой пытки объяснениями в любви, что, не задумываясь, согласилась:
— Ладно.
Опять вместо мозгов сработал язык. Хотя, возможно, мой язык был прав. Неплохо иметь свидетеля, который бы подтвердил все, что скажет Портер. Жаль, что вчера вечером я никого с собой не взяла.
— Значит, ты позволяешь мне поехать с тобой? — Матиас лукаво улыбнулся.
Я неуверенно улыбнулась в ответ. Впрочем, позволения разные бывают, смотря от кого они исходят.
— Конечно. Почему нет?
Матиас завел двигатель и выехал на Ивовый проспект. Я же тем временем думала, сидя рядом: 'Если он разыграл это представление с единственной целью отправиться вместе со мной к Портеру, то он гений'.
Честно говоря, я бы согласилась прыгнуть в клетку с тигром в луисвильском зоопарке, лишь бы прекратить нашу беседу.
Но нет худа без добра: предстоящая встреча с Портером теперь представлялась детской забавой. В худшем случае мистер Мередит окажется убийцей. Что не так страшно, как невероятно привлекательный мужчина с зеленющими глазами, который объясняется в любви.
Глава 17
Я и прежде бывала в конторе Портера, поэтому ничему не удивилась. В отличие от Матиаса. Тот тихонько присвистнул, когда мы затормозили перед Первой национальной башней, стоявшей на пересечении Первой и Главной улиц.
— Неслабая конурка.
Это было мягко сказано. Юридическая фирма мистера Мередита занимала двадцать шестой этаж Первой национальной башни. Я всегда подозревала, что контора Портера не случайно оказалась в самом заметном здании города. Если посмотреть на Луисвиль с высоты птичьего полета, то Первая национальная башня сразу бросается в глаза. Она возвышается над всеми остальными постройками, если не считать небоскреба со светящимся куполом.
Пока не построили небоскреб Купол, Башня почиталась самым высоким строением в городе. Некоторые до сих пор утверждают, что пальма первенства перешла к Куполу незаслуженно, ибо он обогнал соперницу по высоте за счет стеклянной блямбы на макушке, а не за счет количества этажей.
Мне бы заботы этих людей.
Башня выделяется не только размерами; у нее, в отличие от многих других современных зданий, нормальный цвет и нормальная форма — классическая обувная коробка, поставленная на попа, что свидетельствует о консервативности и хорошем вкусе ее создателей.
Нам повезло: мы с первой попытки нашли, куда поставить машину. В будний день в окрестностях Башни легче наткнуться на святой Грааль, чем на свободную парковку. Приходится заезжать в гараж или еще бог знает куда.
Матиас скормил парковочному счетчику монеты, и мы двинулись в здание.
Внутри Башня столь же консервативна, как и снаружи. Вестибюль сотворен из стекла и серого мрамора; пол выложен светлыми и темными мраморными плитами, которые образуют геометрические фигуры. При виде этих плит я неизменно вспоминаю о детских «классиках». Мне не раз приходило в голову, что если я окончательно сойду с ума, то люди в белых халатах заберут меня отсюда, из вестибюля Башни,
